Черный Красавчик

– Я – нет, – сказал мужчина, – уберите его, пожалуйста, и проденьте вожжи через нащечные кольца. Чувствительные губы у лошади – великое дело в долгом путешествии, не так ли, старина? – и он похлопал меня по шее. Затем взял вожжи, и оба господина сели в экипаж.

Я и сейчас помню, как легко он развернул меня, как едва заметно натянул поводья и как ласково кнут скользнул по моей спине – мы тронулись в путь. Я выгнул шею и старался показать себя как можно лучше. Понимая, что за моей спиной – человек, который знает, как обращаться с хорошей лошадью, я почувствовал себя, как в старые добрые времена, и развеселился.

Этому джентльмену я очень понравился, и, испытав меня несколько раз под седлом, он убедил моего хозяина продать меня его другу, который искал надежную, добрую лошадь для верховой езды. Так тем летом меня купил мистер Бэрри.

ГЛАВА XXX Вор

Мой новый хозяин был не женат. Он жил в Бате, весь отдавался делам, и врач порекомендовал ему заниматься верховой ездой, чтобы иметь достаточную физическую нагрузку. Вот почему он меня и купил. Для меня была снята конюшня неподалеку от дома и нанят конюх по имени Филчер. Мой хозяин в лошадях смыслил мало, но обращался со мной хорошо, и у меня была бы спокойная, легкая жизнь, если бы не обстоятельство, о котором он вначале не подозревал.

Он приказал купить для меня самое лучшее сено, много овса, дробленых бобов с отрубями, викой – словом, все, что конюх сочтет необходимым. Я сам слышал, как хозяин отдавал распоряжения, и радовался, что у меня будет много прекрасного корма и что я отлично устроился.

Несколько дней все действительно шло хорошо; я видел, что мой конюх дело свое знает. Он содержал конюшню в чистоте, проветривал, тщательно обихаживал меня и был неизменно ласков. Раньше он служил конюхом в платной конюшне одного из постоялых дворов Бата. Потом бросил эту работу и теперь выращивал на продажу фрукты и овощи, а жена его разводила и откармливала домашнюю птицу и кроликов, тоже на продажу. Но через какое-то время мне показалось, что овес у меня слишком быстро убывает; бобы были, но смешивали их не с овсом, а с отрубями, да и тех добавляли не много, не более четверти того, что положено. Две-три недели спустя это начало сказываться на мне: я терял силу и резвость. Свежая трава хоть и полезна, но без овса не способна обеспечить лошади хорошую форму. Однако я не мог пожаловаться хозяину, и так продолжалось около двух месяцев. Удивительно, что он сам ничего не замечал. Но вот однажды мы отправились с ним за город навестить его друга, помещика, чье имение находилось по дороге в Уэльс.

Этот человек отлично разбирался в лошадях; поприветствовав друга, он сказал, бросив на меня быстрый взгляд:

– По-моему, Бэрри, твоя лошадь выглядит гораздо хуже, чем выглядела, когда ты ее купил. Она здорова?

– Думаю, что да, – ответил мой хозяин, – хотя он не так резв, как прежде; но мой конюх говорит, что лошади вообще слабеют и впадают в уныние осенью и что в этом нет ничего неожиданного.

– При чем здесь осень! Вздор! – сказал помещик. – К тому же сейчас еще только август; при его нетрудной работе и хорошей кормежке этот конь не должен был так сдать даже и осенью. Чем ты его кормишь?

Хозяин рассказал. Его друг медленно покачал головой и стал меня всего ощупывать.

– Не знаю, кто съедает твой овес, дружище, но только не эта лошадь. Ты скакал быстро?

– Нет, совсем легко.

– Приложи-ка сюда руку, – сказал он, указывая на мою шею. – Он разгорячен и вспотел так, словно его гнали галопом много миль. Советую тебе присмотреться повнимательней к тому, что делается на конюшне. Мне бы не хотелось показаться подозрительным – слава Богу, у меня самого никогда не было повода подозревать своих людей, – но бывают алчные негодяи, которые опускаются до того, что воруют у бессловесной скотины.

Ты должен проверить. – И, обернувшись к своему человеку, который отошел, чтобы взять меня, сказал: – Задай этому коню добрую порцию дробленого овса, и пусть ест сколько захочет.

«Бессловесная скотина»… Да, к сожалению, мы бессловесны, а то я бы рассказал хозяину, куда уходит овес. Мой конюх приходил каждое утро часов в шесть с маленьким мальчиком, у которого в руках была неизменная корзинка с крышкой. Он заходил с отцом в шорную, где хранился и овес, и, если дверь оставалась приоткрытой, я видел, как они накладывают в мешок овес из закрома, после чего мальчик уходил.

Пятью или шестью днями позже, утром, через несколько минут после того, как мальчик вышел из конюшни, дверь снова отворилась, и вошел полицейский, держа ребенка за руку. За ним следовал другой полицейский, который, войдя, запер дверь изнутри и сказал:

– Ну-ка, покажи, где твой отец держит корм для кроликов?

Мальчик выглядел очень испуганным и плакал, но деваться было некуда, и он повел полицейских к закрому. Здесь они нашли еще один, пустой, мешок, точно такой же, как тот, что, наполненный овсом, лежал в корзине у мальчика.