Черный крест

Я испугался: а что, если все это ложь? Ро­зыгрыш? Психологический тест? Или наобо­рот, преступник, как нам сказали, не прико­ван к противоположной стене, а находится где-то здесь и... вооружен? Специально воо­ружили: если я его замочу — прошел тест, а если он меня, то уж не достоин я звания офи­цера.

Заряжаю автомат и пистолет и докладываю. 1 1 Тут же включились прожектора, находящиеся надо мной, и осветили противоположную огне­вой позиции стену

Я увидел Лысова. Не знал, что все это так: казнимый был как бы «распят» на противопо­ложной стене — руки и ноги в разные стороны, в наручниках, а наручники в больших металли­ческих кольцах, закрепленных в стене. Весь в соплях. Лысов плакал, изо рта текли слюни. Он что-то там лепетал. Я его не слышал.

Загоняю патрон в ствол, взвожу.

— Вы же не понимаете, я не виноват. Меня осудили по ошибке. Поймите...

А интересно, этот Лысов — смелый парень, а? Глаза не завязаны — значит, сам отказался.

— Осужденный, сейчас вы будете казне­ны! — кричу, как мне объяснили, должен был крикнуть перед тем, как начну стрелять.

В эту секунду прожектора начинают светить в два раза сильнее — я уже даже не вижу, что стены расстрельной комнаты темные. Их не видно. Лишь темный «расстрельный» костюм­чик Лысова.

— Я не виноват., помогите, простите меня...

Целюсь ему в грудь и стреляю. Короткая

очередь. 7-8 выстрелов. Лысов обмяк.

«Как мешок с говном»,— думаю.

Кладу автомат на стол — и беру пистолет. Докладываю и подхожу к казнимому Пристав­ляю дуло пистолета к его виску. Тело. Выст­рел.

Одеты мы были — ну как шуты гороховые, то есть как всегда. Форма, но кроме каска и боевые пластмассовые очки, так же налокот­ники, наколенники, перчатки без пальцев. Очки должны быть надеты обязательно. Ну₍ это и пра­вильно — куски черепа Лысова, мозги и кровь брызнули мне в лицо.

Возвращаюсь на боевую позицию, разря­жаю пистолет, беру все свои боезапасы и вы­хожу в дверь номер 2. Она на магните, ее мне открывают.

Попадаю снова в маленькую, но уже не тем­ную, а с белыми стенами комнату. Та же убогая мебель... Стол, за ним сидят трое...

— Давай зачетку!

Даю. Что-то пишут, потом показывают на дверь.

— Завтра у вас всех выходной. Послезавт­ра явиться в училище с зачеткой к курирующе­му вас офицеру.

Мне почему-то поставили 4. Лишь потом мне объяснили, что я не строго следовал ин­струкциям и зарядил автомат и пистолет одновременно, а должен был сначала, от­стрелявшись из автомата, разрядить его, а потом лишь зарядить пистолет и добить каз­нимого.

03. На следующий день мы встретились всей нашей компанией и пошли в кино. Мы были на «гражданке», имели право не очень-то контро­лировать свое поведение, пошли в кино, по­том в парк Горького и нажрались пивом. Потом пошли на Красную площадь пешком, приста­вали по дороге к девушкам. Ну, потом нас за­держала милиция.

Нас посадили на полчаса в «обезьянник», и когда подошло наше время, просмотрев до­кументы,— отпустили по домам, взяв подпис­ку о том, что мы не будем более буянить в ме­стах скопления людей.

— Расстрельный зачет? А-а-а-а-а... знаю.... Ладно, ребята слишком расслабились.

Нас в принципе за такое должны были выг­нать из училища, но... Вобщем, мы поняли, что плохо ведущего себя курсанта в выходной пос­ле «расстрельного зачета» не наказывают.

04. Еще через день мы явились рано утром в училище. Там нас построили в большом стро­евом зале и поздравили с окончанием сес­сии и начавшимися летними каникулами. Мы радостно кричали: Россия превыше всего! Тро­екратно.

Затем нам объявили, что после вчерашне­го зачета в училище продолжать обучаться бу­дут уже не все. Панченко и Снитко, а так же Ларионов и Бандзеладзе отчислены. Причины не подлежат разглашению.

На выходе из училища мы повстречали Бан­дзеладзе, он сказал нам, что, как ему объяс­нили, отчасти расстрельный зачет был еще и психологическим тестом для курсанов. Тот, кто расстреливал «подопечных» медленно, изде­ваясь, принося боль, фактически пытая, был отчислен.

Мы все поняли, но мне почему-то не было жаль Бандзеладзе. Теперь ему нужно возвра­щаться домой в Грузию. Мы в последний раз поглядели ему в след. Больше я его никогда не увижу.

Панченко и Снитко — друзья-товарищи, недоучившись всего один год, вернутся в Киев. Ларионов — москвич, останется здесь. Навер­ное, ему будет больно время от времени про­езжать мимо здания Высшего Пехотного Во­енного Училища, видеть его курсантов и пре­подавателей.

Да, немного жаль их, но и несерьезное от­ношение к делу и психопатические проявле­ния в военных училищах не поощряются.

Ларионов все причитал: мне брат расска­зывал о войне такое! Там такое творится! Та­кое делается! Солдаты трупам врагов уши от­резают, и это еще только цветочки! Там все почти полные психи — и они меня увольняют лишь за то, что прежде, чем прострелить этой суке голову, я стрельнул ей в живот? — Лари­онов, оказывается, расстреливал женщину А знаете, сердце находится в груди не слева, а в центре. Стрелять нужно в середину груд­ной клетки.