Черный крестоносец

А уж последний натаскивал липового профессора. Эту историю скормили газетам и журналам. Или так: правительство убедило газетных магнатов принять участие в маскировочной операции.

- Но ведь шумиху поддержали американские газеты и журналы...

- Допустим, это совместный англо-американский план...

- И все равно не пойму, зачем им понадобилось калечить тебя, проговорила она с сомнением. - Может, твои предположения помогут нам ответить на этот вопрос.

- Сам теряюсь в догадках. Впрочем, надеюсь ночью докопаться до истины. В шахте.

- Ты спятил, - сказала она. - Ты не в силах передвигаться.

- Да это ведь в двух шагах. Коротенькая прогулка. Ноги мои в норме.

- Я пойду с тобой.

- И не вздумай.

- Прошу тебя, Джонни!

- Нет.

Она с мольбой простерла ко мне руки:

- Я ничем тебе не помогаю, совсем ничем!

- Не говори глупости. Кому-то ведь нужно оборонять крепость изнутри, следить, чтоб никто не проник в дом с перспективой обнаружить вместо нас пару чучел. А так самый бдительный разведчик будет удовлетворен. Из дома доносится дыхание. В темноте можно разглядеть две фигуры. Картина полного благополучия. Сейчас я прилягу и сосну пару часов. А ты бы вернулась к профессору. Почему бы тебе не припудрить ему мозги по второму кругу? Он не в силах отвести от тебя глаз, и, значит, тебе с руки выведать у него многое, что мне. не по зубам.

- Не понимаю, что ты имеешь в виду?

- Испытанный прием Мата Хари, - нетерпеливо разъяснил я. - Безделицы, нашептываемые на ушко Самая малость стараний, и сработает принцип "седина в бороду - бес в ребро". Минимум усилий - и у него поедет крыша.

В порыве нежности он, того и гляди, откроет тебе свои потаеннейшие секреты.

- Ты уверен?

- А почему бы и нет? Женщины его слабость. Это оче видно. Женщины в возрасте от восемнадцати до восьми десяти.

- У него могут появиться подозрения.

- Ну и пусть. Это меня нисколько не колышет. Лишь бы он выбалтывал полезную информацию. Понимаешь ли, долг превыше удовольствий.

- Ясно, - спокойно подытожила она. Поднявшись, она протянула мне руку. - Пойдем.

Я встал - и через пару секунд вновь очутился на песке. С ног меня свалила скорее сила пощечины, нежели ее внезапность. Пока я приходил в себя, дивясь живучести первобытных пережитков в женской крови, она забралась на крутой берег и испарилась.

Челюсть моя слегка пострадала, оставаясь, однако, все той же челюстью. Я поднялся на ноги, вооружился костылями и двинулся дальше.

Стало совсем темно, и я мог бы ускорить свой темп, перемещаясь без костылей. Но старикашка коварен. А ну-ка у него есть приборы ночного видения?

Забраться на крутой берег теоретически не составляло труда: что такое три фута для взрослого мужчины. Но для здорового, не для меня. Проблему я разрешил примитивно. Уселся наземь и заработал костылями. И вот уже цель, казалось, достигнута. Можно, наверное, продолжать путь. Как вдруг костяшки проехали по размятому грунту, и я опрокинулся навзничь.

Упавши, я чуть не испустил дух. Вернее, едва перевел дыхание, словно от удара в подреберье. Но, честно говоря, бывают удары похуже, после которых кроют матом в полный голос весь белый свет. Я, правда, тоже выругался потихоньку и настроил свои легкие на глубокий вдох, чтобы выругаться на всю катушку, когда послышались легкие шаги, спускавшиеся с обрывистого берега вниз. Всплеск белизны, аромат ночной тайны. Итак, она пришла добить меня. Я по-боксерски прикрыл лицо руками, затем отнял их.

Она склонилась ко мне, отнюдь не воинственная.

- Увидела, как ты упал, - проговорила она охрипшим вдруг голосом. - Не расшибся?

- Агонизирую. Поосторожней с рукой!

Но она позабыла об осторожности. Она целовала меня. Целовала с той же самоотверженностью, с какой отвешивала пощечины, отдавая себя этому занятию целиком. Она не всхлипывала, но щека ее была влажна от слез.

Через минуту, а может, две она прошептала:

- Прости меня. Я перед тобой виновата.

- Я тоже, - сказал я. - Я тоже виноват перед тобой. - О чем мы говорим? Не знаю. Не имею ни малейшего представления. Но так ли это важно в данный момент?

Наконец она встала, помогла мне подняться на ноги (и на берег), и мы побрели к дому, держась за руки. Когда мы проходили мимо профессорского бунгало, я воздержался от дальнейших попыток отправить ее к нему на свидание.

Было примерно десять, когда я, приподняв штору, выглянул в ночь. Губы еще хранили вкус ее поцелуев, так же, впрочем, как челюсть - память о карающем ударе. Уравновесив эти эмоции, я покинул дом в нейтральном расположении духа. Применительно к ней, конечно. Что касается остальных иначе говоря, профессора с его подручными, - никакого равнодушия по отношению к ним я не испытывал. Фонарик в одной руке, нож - в другой, причем на сей раз обнаженный. Остров сулит куда более устрашающие сюрпризы, нежели с о бака-людоед. Готов держать пари.

Луна застряла за грузным, неповоротливым облако. Но я не собирался рисковать. Четверть мили, отделявшую меня от шахты, я прополз по-пластунски, что дурно отразилось на моей руке, зато обеспечило мне минимум безопасности.