Черный крестоносец

Мелодия разрослась, едва я повернул под углом в девяносто градусов налево. Еще ярдов двадцать - слабый свет затеплился на противоположной стене туннеля, там, где намечался очередной крутой поворот, на сей раз вправо. Меня понесло к этой черте как снежинку, неслышную, покорную ветрам. За угол я сунулся с осторожностью медведя-одиночки, высовывающего наружу нос после зимней спячки. В двадцати футах от меня туннель перекрывала сверху донизу решетка с врезанной в нее посередине решетчатой же дверью. Десятью футами дальше стояла подобная же решетка с аналогичной дверью. В промежутке между дверьми висела лампочка, отбрасывающая тусклый свет на столик прямо под ней. По обе стороны столика, друг против друга, сидели двое в униформе. Между ними валялись деревянные предметы необычной конфигурации, и я заключил: это какая-то игра. Но какая? С такими играми я на своем веку не встречался. Но так или иначе, она требовала сосредоточенности. Судя хотя бы по гневным взглядам, какие метали в сторону второй двери распалившиеся партнеры.

Пение между тем не прекращалось. К чему людям петь за полночь?

Необъяснимо! Лишь потом я сообразил, что обреченные на вечный мрак пещеры пленники не ощущают разницу между днем и ночью. А вот к чему им вообще петь, я не мог себе представить.

Секунд через двадцать один из игроков брякнул кулаком по столу, вскочил на ноги, прихватил карабин, один из двух, прислоненных к стулу, подошел к внутренней решетке и принялся колотить прикладом по металлу, выкрикивая злобные угрозы. Слов я не понимал, но, и не будучи лингвистом, можно было уразуметь смысл его речей. Страж добивался тишины. И не добился. После паузы секунды в три пение возобновилось.

Громче и разрозненной, чем прежде. Дай им волю, и они, того и гляди, заведут "Англия пребудет вечно". Человек с карабином в раздражении покачал головой и усталой походкой вернулся к столику. Чаша его терпения, очевидно, переполнилась.

Переполнилась и чаша моего терпения. Я пошел прочь.

Когда я вернулся в нашу хибару, Мэри спала. Я не стал ее будить.

Пусть отдыхает, сколько пожелает. Может, ей не суждено доспать эту ночь до конца. Может, ее мрачные предчувствия и туманные страхи оправданны.

Может, ей больше никогда не доведется спать.

Я был опустошен. Умственно, физически, эмоционально. Начисто, больше, чем когда бы то ни было. Выбираясь из шахты, я пришел к выводу: есть одна вещь, которую надо сделать, и сделать обязательно. Я бросил на достижение этой цели остатки своей нервной энергии, пускай сильно поубавившиеся. Окажись, что задуманное невыполнимо, реакция будет ошеломляющей. А задумал я вот что: убить Визерспуна - так я продолжал про себя называть этого субъекта - и Хьюэлла. Не просто убить.

Уничтожить в кроватях. Или, еще точнее, казнить. Совершенно очевидно, что и туннель, прямиком выходящий на противоположный конец острова, и потайной арсенал - компоненты подготавливаемого нападения на морскую базу. Допустим, Визерспун и Хьюэлл мертвы. Сомнительно, что китайцы, оставшись без предводителей, пойдут на риск. В тот момент мне представлялось чуть ли не главнейшим моим жизненным назначением обезопасить флот. Более важным, чем благополучие девушки, которая спит на соседней постели. А я ведь уже не обманывал себя, я сознавал, что отношусь к ней иначе, чем три дня назад. И все равно ей я отводил второе место.

Но мне не удалось прикончить их в кроватях по той простой причине, что в кроватях никого не было. Они попивали охлажденное пиво в профессорском доме. Мальчишка-китаец открывал им банку за банкой, а они, склонившись над картами, тихо переговаривались. Генерал и его адъютант готовились к дню "Икс". А день "Икс" уже стоял на пороге.

Разочарование, горечь непредвиденного краха сковали мое сердце.

Отпрянув от профессорского окна, я застыл в тупой неподвижности, ни о чем не думая, пренебрегая опасностью разоблачения. Лишь минут через пять клетки мозга вновь заработали. Тяжелой поступью вернулся я в шахту. О моем состоянии красноречиво говорил наглядный факт: мне и в голову не пришло воспользоваться давешней пластунской техникой. Прихватив из арсенала сколько-то взрывателей одной системы, сколько-то - другой, выбрался наружу, пошарил около входа, нашел бидон с бензином и лишь тогда отправился восвояси.

Обзавелся карандашом и бумагой, пристроил фонарик и принялся аршинными буквами слагать послание. Через три минуты завершил - хотя и без особого удовлетворения - сей скорбный труд. Что ж, сойдет и так!

Теперь можно будить Мэри.

Прикоснулся к ее плечу. Мэри не хотела просыпаться, сопротивлялась, сонным голосом молола несуразицу, потом вдруг рывком села. Плечи ее слабо светились в темноте, рука потянулась к лицу, отвела прочь пряди, упавшие на глаза.

- Джонни, - шепнула она, - что происходит? Ты... ты что-то узн.ал?

- Чертовски много. Сейчас расскажу. У нас почти не остается времени.

Ты в радио разбираешься?

- В радио? - Краткая пауза. - В рамках обычной программы. Могу передавать морзянку. Правда, медленно, но...