Черный крестоносец

Он подходит к окну, несколько мгновений стоит в неподвижности: ссутулившиеся плечи, пальцы сплелись за спиной, созерцает размытые блики огней на мокром асфальте. Вздыхает, задергивает занавесками грязные окна, садится за стол, сцепив руки. И начинает без предисловия:

— Значит, Мэри Гопман погибла?

— Да, — говорю, — погибла.

— Обычная история: погибают лучшие. Нет бы погибнуть никому не нужному старику вроде меня?! Но жизнь распоряжается по-своему! Наперекор здравому смыслу, верно? Даже о своей дочери я бы... — Он умолкает, разглядывает свои руки. — Мы никогда не увидим вновь Мэри Гопман.

— Нет, сэр, никогда не увидим вновь Мэри Гопман.

— Как она умерла, Бентолл?

— От моей руки, сэр. Так получилось.

— От твоей руки. — Он констатирует этот факт таким тоном, словно нет ничего более естественного. — Я получил радиограмму с «Неккара».

Адмиралтейство проинформировало меня в общих чертах о событиях на Вардю.

Мне известно, что ты провернул блистательную операцию. И вместе с тем мне ничего не известно. Пожалуйста, расскажи, что и как произошло там.

Я докладываю ему, что и как произошло. Продолжительную эту историю он выслушивает внимательно, не прерывая ни восклицаниями, ни вопросами.

Когда я подхожу к концу, он трет ладонями глаза, затем — лоб и, наконец, реденькую прическу.

— Фантастика! — шепчет он. — Слыхивал я в этой конторе всякие диковинные истории, но такую.., — Он умолкает, обзаводится в очередной раз трубкой и перочинным ножиком, возобновляет процедуру ковыряния. — Великолепный результат, блестящий результат! Но цена-то какая! Никакими речами, никакими наградами не отблагодарить тебя за содеянное, мой мальчик. И никакими медалями — хотя я уже устроил тебе одну из лучших, особых, ты получишь ее в поощрение в самое ближайшее время. — Легкий тик подергивает краешек поджатого рта: стало быть, меня удостаивают улыбки.

— Она тебя потрясет.

Я молчу, и он продолжает:

— У меня к тебе, естественно, есть вопрос, тысяча вопросов. Да и ты, без сомнения, захочешь разузнать, зачем я прибегнул к такому маленькому розыгрышу, на Который меня вынудили обстоятельства. Но отложим объяснения на утро. — Он смотрит на часы. — О Боже, Уже пол-одиннадцатого. Долго же я тебе морочу голову! Ты едва живой от усталости!

— Ничего, все в порядке.

— В порядке? Увы! — Он откладывает трубку и окидывает меня своим ледяным взором снизу вверх. — Отлично представляю себе, "Бентолл, твои страдания — не только физические, но прежде всего нравственные. После всего пережитого ты продолжишь службу в разведке?

— С бульшим рвением, чем прежде. — Я пробую изобразить улыбку, но слишком болезненной оказывается эта дипломатия. — Помните, вы сулили мне свое кресло, когда операция начиналась. Что ж, я намерен со временем его занять.

— А я приложу все усилия, чтоб так оно и было, — негромко сообщает он.

— Я тоже, сэр. — Чуть расслабляю правую руку. — Но наша солидарность простирается еще дальше.

— Да? — Седая бровь уходит на миллиметр вверх.

— Да. Мы едины вот в чем. Каждый из нас полон решимости не выпустить другого живым из этой комнаты. — Я высвобождаю свою правую руку и показываю ему револьвер. — Люгер у вас под сиденьем. Не прикасайтесь к нему.

Он недоуменно таращится на меня, поджимая губы.

— Ты, видимо, лишился рассудка, Бентолл?

— Напротив, обрел его четыре дня назад. — Я с трудом встал на ноги и, ни на миг не отводя от него глаз и пистолетного дула, придвигаюсь к столу. — Выбирайтесь оттуда!

— Стрессовое состояние, — говорит он спокойно. Ты слишком много...

Я ударил его по лицу пистолетом.

— Выбирайся оттуда.

Он отирает окровавленную щеку, медленно встает.

— Кресло на бок! — Он выполняет приказание. Люгер, разумеется, там. — Поднять пистолет двумя пальщ мизинца левой руки, за дуло. И на стол.

Он снова выполняет приказание.

— Теперь к окну. И кругом.

— Ради Бога, что это...

Направляюсь к нему, помахивая пистолетом. Он пятится назад, до занавески, разворачивается. Осматриваю люгер. Глушитель. Предохранитель спущен. Барабан, судя по индикатору, заполнен. Кладу свой пистолет в карман, прихватываю люгер. Велю ему развернуться. Помахиваю люгером.

— Так вот она, потрясающая награда, которую я должен получить в ближайшее время, а? Пуля в брюхе из люгера любого потрясет. Но я оказался более бдительным, чем тот бедняга, который доверчиво уселся на этот стул в прошлый раз. Так?

Он делает долгий вздох и покачивает головой:

— Ты сознаешь, что говоришь, Бентолл.?

— К несчастью для вас, сознаю. Присаживайтесь. Он поднимает кресло, садится, облокачивается на уголок стола.

— Долго вы вели двойную игру, а, Рейн?

— Черт побери, о чем ты говоришь?

— Вы, надеюсь, поняли: я намерен вас прикончить. Вот этим самым люгером. Никто ничего не услышит. В доме — никого. Никто не видел, как я сюда вошел. Никто не увидит, как я выйду. Вас найдут утром, Рейн.

Мертвым. Решат: самоубийство. Тяжкое бремя ответственности обрекло вас на такой шаг.

Он облизывает губы. Не обзывает теперь меня психом.

— Вы, думаю, отдали изменнической деятельности всю сознательную жизнь. Ума не приложу, как это вам так долго сходило с рук. Талант!