На выходные дни на дачу к Рэму Викторовичу приезжали Борис и Саша. Вот уж чего он никак не мог прежде ожидать от дочери, так это такой ее заботы о нем. И вообще ему казалось, что он теперь раз от раза узнавал ее как бы заново, с еще одной неведомой ему раньше стороны, и, никогда об этом вслух не говоря, они становятся все ближе, все понятнее друг другу, даже, может быть, все необходимее. И он уверял себя, что ее еженедельные приезды на дачу - вовсе не из одного только дочернего долга.
Но при этом дамокловым мечом висело над Рэмом Викторовичем твердо принятое ею и Борисом, трезво, по их словам, взвешенное и загодя подготавливаемое, но по разным обстоятельствам все откладываемое решение уехать вслед за Нечаевым. Нечаев же за это время, даже опережая собственные ожидания, настолько преуспел на так и не полюбившейся ему гостеприимной чужбине, что жил теперь, естественно, не в какой-то там, на краю света, Бразилии, а вперемежку то в Америке, то в Париже, стал мировой знаменитостью нарасхват, университетских почетных званий и наипрестижнейших премий пруд пруди, и звал Бориса к себе, пророча ему, при своих-то связях и его, Бориса, таланте, сногсшибательные проекты и контракты, просто-таки золотые горы. Поставив Рэма Викторовича в известность, ни Борис, ни Саша больше не заговаривали с ним на эту тему, вопрос не подлежал обсуждению, и ему только и оставалось, как ждать все более близкого дня их отъезда с ясным, безжалостным пониманием того, что тогда-то останется уже окончательно, бесповоротно один на один с одиночеством, да не таким, как прежде, как сейчас - от приезда Саши до другого, а таким, что ни конца ему, ни края, ни просвета.
С Борисом Рэму Викторовичу не часто доводилось поговорить - приехав из Москвы, тот тут же забирался в мезонин, отведенный ему под мастерскую, и до самого вечера не спускался оттуда, да и за ужином был не слишком общителен. Но с Сашей, судя по всему, они умели обходиться и без слов.
И уж о чем они, Рэм Викторович с Борисом, никогда бы и не заговорили, так это об Ольге. Как, естественно, и с Сашей.
Недели за две до отъезда - уже и виза в паспортах стояла, и билеты были на руках - Борис совершенно неожиданно и как о чем-то само собою разумеющемся и просто упущенном в предотъездных хлопотах, спросил Рэма Викторовича:
- Так когда же мы к деду-то, невидимке, наведаемся? Времени осталось всего-ничего.
Вопрос застал Рэма Викторовича врасплох - за заботами последнего времени: переселением на дачу, все близящимся отъездом дочери, за невеселыми мыслями о том, как же ему теперь жить одному, он совсем позабыл о своей же идее свезти Бориса к Анциферову, да и о самом Анциферове было недосуг вспоминать.
- Когда?..- переспросил он растерянно, на что Борис ответил чисто по-анциферовски - тоном, не допускающим разнотолков:
- Да хоть завтра, с утра пораньше.
Хотя у Рэма Викторовича все еще была на ходу, с грехом пополам, старая, дребезжащая всеми суставами "Волга", он предпочел поехать в Переделкино на электричке - боялся кольцевой дороги, узкой и опасной. С электрички на метро, из метро опять на электричке,- и через каких-нибудь полтора часа были в Переделкине. На этот раз Рэм Викторович пошел, минуя вопреки давнему обыкновению кладбище, прямо, коротким путем к дому ветеранов.
Всю дорогу в поезде Борис молчал, рисуя что-то карандашом в большом блокноте, с которым никогда не расставался, и когда Рэм Викторович попытался поговорить с ним об Анциферове, чтобы как-то подготовить к встрече с дедом если тот ему и вправду дед, в чем ни у одного, ни у другого не было полной уверенности,- Борис прервал его на полуслове, не подымая на него глаз:
- Не надо, Рэм Викторович, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.И вновь уткнулся в свой блокнот.
Все те же укрывшие лица полотнищами "Правды" старики и старухи на скамейках перед входом, все та же садовница в выцветшем синем халате, копошащаяся у цветочной клумбы,- казалось, жизнь тут остановилась, впала в спячку, часы отмеривают время давно минувших, канувших в непроглядное прошлое дней.
В вестибюле им навстречу встал из-за столика с двумя на нем телефонами городским и внутренним - вахтер в офицерском кителе со споротыми погонами, преградил путь к лестнице.
- Вы к кому, товарищи?
- К Анциферову,- объяснил Рэм Викторович и двинулся было дальше.
У вахтера округлились почему-то глаза, удивление смешалось в них с подозрительностью.
- Одну минутку, товарищи, одну минутку! Без разрешения начальства никак нельзя. Сейчас я его вызову, а уж как оно посмотрит...- Набрал трехзначный номер, сказал торопливо в телефонную трубку: - Антон Сергеевич?.. Извиняюсь, Сидоренко докладывает. Тут товарищи пришли к...- Прикрыл трубку ладошкой, сообщил вполголоса, будто поверяя государственную тайну или предупреждая о нежданно нагрянувшей опасности: - К товарищу Анциферову. Да! Вот именно что...- Выслушал ответ начальника, положил трубку на рычаг, сказал сухо, словно бы ставя Рэма Викторовича на место: - Ждите. Антон Сергеевич сами выйдут, разъяснят по форме.