Читаем Черный квадрат как точка в искусстве полностью

Предметный материальный мир – идеальное будущее, и этого достаточно, чтобы воздвигнуть и проволочный кол, и пушку, и меч, и газ во имя будущего идеального материального. Идет не против мира природа, а против тех обстоятельств, которые построили жизнь, не создав Мира беспредметного, {а Мир предметный) разрушая. Так, ни один вождь не провел народ мимо орудий к благу, потому что его нет, его нужно сделать, хотя всегда указует место будущего как блага; его указующий палец вечно направлен на меч и горло пушки, там поза ним лежит то, чего хотите, там будущее, в нем и ваша идеальная жизнь, преодолейте пушки!!

И действительно, вождь, одержимый гипнозом, гипнотизирует народ беспредметный, и <тот> по его указанию идет преодолевать пушки как единственное зло, мешающее достижению.

Но возникает мысль, не доверяющая и могущая спросить вождя, – действительно ли больше нет преодолений по-за пушкой, как только <то> благо, что будущего больше не будет, ибо Идеал достигнут? И он вынужден будет сказать – нет, это только первая преграда, по-за ней есть еще одна газовая завеса, она в тысячу раз сильнее пушек. И идеальное будущее, носимое в каждом, опять не находит места для своего материализования.

Следовательно, вождь не может не предвидеть всего, благо мудрее, оно не дает себя легко. Сколько шагов к нему сделает человек, столько газовых стен построится; в особенности когда между благом и человеком существует недоразумение: неясно поставлен вопрос о достижении блага, и что оно <есть такое>, и в чем оно выражается; неясно, может ли благо быть единым для всех<, равно как> и средства достижения его тоже; неизвестно, напр<имер>, то, кому принадлежат пушки – благу или человеку, что они <такое> – орудия достижения или орудия защиты самого блага от человека.

И в действительности происходит уничтожение пушек и человеков в<о> взаимном споре о благе, а благо остается нетронутым, неизвестным. Нет к нему путей, спор идет за путь, не за само даже благо, а за путь к нему. И как будто предвидится место его нахождения, правда, туманно, находя его в будущем (равнозначащим понятию идеальному), что тоже неизвестно – где оно <благо> зачинается и в каком месте будущего находится, существует ли идеальная действительность. Так же думает и живописец о будущей художественной культуре предмета или содержания жизни. И когда оно <благо> попадает в это будущее, то растворяется, и не существует благо предмета в холсте Художественной культуры.

Не будет ли и для всей жизни <таким> благом культура, и не будет ли надежда <на будущее благо> растворенной в беспредметной поверхности, как растворился предмет у живописца, ожида<вшего> получить в нем свое культурное благо. Нельзя ли с<о> знамен вождей скинуть бублик блага, чтобы не раствориться; <нельзя ли> освободить плоскость знамени, а следовательно, и всю поверхность Земли от предмета как блага, пусть останется поле освобожденным, где бы ноги не залепились о преграды. где бы руки не могли ничего поднять, где <бы> ум ничего не мог постигать, где бы глаз ничего не мог различить.

Пусть все так будет, как на поверхности живописного холста, где человек, в нем изображенный, ничего не видит, где руки его ничего не поднимают, где ум его ничего не постигает, где всё, на нем существующее, превращено я плоскость безразличную, беспредметную, бесценную; в этом моем «пусть так будет» только подтверждение того, что в существе лежит каждого учения и каждого познания, – т. е. пусть будет между вами единство или равность, или нуль. Через предметную ценность никогда нельзя достигнуть единства, даже в религии, в храме равенства перед Богом или перед харчевым благом, как в Социалистическом учении.

Как перед Богом, так и перед Социализмом все равны и нет для них различия, но для этого нужно исполнять все приказания того и другого и заслужить усердием. <От> ухищрени<й> усердия, <от> молитв<ы> зависит скорейшее достижение благодатного Бога. И, конечно, в самом Боге невольно вносятся <возникают> различные отношения к менее и более усердным пионерам. Возможно, что и в этом случае необходимы таланты изобретателей, как и во всех остальных истинах предметной жизни.

Так же и <в> науке от усердия ученого зависит познание другого Бога – раскрытие причинности. Если все будут усердны, все растворятся в равенстве Бога, если нет – то нет возможности его достигнуть.

Возможно поставить и другой вопрос – необходимо ли «достигать» совершенства духовно предметного Бога (<Бог> как нечто законченное, оформленное, абсолютное), раз вся цель растворяется в едином, т. е. в том, в чем уже не может больше ничего совершенствоваться, где исчезают цели, где исчезает абсолют всех смыслов и целей. Возможно, что достигать нужно, но это «нужно», необходимо ясно оговорить, отыскать смысл всего действия. В конце концов должен же быть где-то конец всем смыслам и совершенствам, иначе же все смыслы будут пустым бессмыслием.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека Паолы Волковой

Черный квадрат как точка в искусстве
Черный квадрат как точка в искусстве

Казимир Малевич (1878–1935) – знаменитый русский художник-авангардист, теоретик искусства, философ, основоположник супрематизма – одного из наиболее ранних проявлений абстрактного искусства новейшего времени. Его «Черный квадрат» – вызов традиционной живописи и одна из самых загадочных картин начала XX века. Художник утверждал: «Предназначение искусства не в том, чтобы изображать какие-то предметы. Предназначение искусства в том, чтобы освободиться от предметов, не составляющих его сути, и быть искусством, которое существует само по себе». В этом издании собраны наиболее программные статьи Казимира Малевича, которые отражают его идеи и взгляды на развитие искусства. «Это свое искусство Казимир Малевич назовет супрематизмом. Что значит супрематизм, почему это так называется? Супрематизм – это доминантное искусство, supre – доминанта. Супрематизм – доминанта, но доминанта чего?» – Паола Волкова, искусствовед.

Казимир Северинович Малевич

Искусствоведение
Лекции об искусстве
Лекции об искусстве

Джон Рёскин (1819–1900) — английский писатель, художник, поэт, литературный критик, но более всего он известен как теоретик искусства, оказавший огромное влияние на развитие искусствознания и эстетики второй половины XIX — начала XX века. Рёскин многое сделал для укрепления позиций прерафаэлитов, например, в статье «Прерафаэлитизм», а также сильно повлиял на антибуржуазный пафос движения. Кроме того, он «открыл» для современников Уильяма Тернера, живописца и графика, мастера пейзажной живописи.«Лекции об искусстве» — фундаментальный труд Рескина, который он сам считал самым значительным своим произведением, в котором он изложил новую методологию анализа искусства. Искусство, по мнению Рескина неразрывно связано с моралью, религией, природой и человеческой жизнью в целом.

Джон Рескин

Искусствоведение

Похожие книги

Искусство Древнего мира
Искусство Древнего мира

«Всеобщая история искусств» подготовлена Институтом теории и истории изобразительных искусств Академии художеств СССР с участием ученых — историков искусства других научных учреждений и музеев: Государственного Эрмитажа, Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина и др. «Всеобщая история искусств» представляет собой историю живописи, графики, скульптуры, архитектуры и прикладного искусства всех веков и народов от первобытного искусства и до искусства наших дней включительно. Том первый. Искусство Древнего мира: первобытное искусство, искусство Передней Азии, Древнего Египта, эгейское искусство, искусство Древней Греции, эллинистическое искусство, искусство Древнего Рима, Северного Причерноморья, Закавказья, Ирана, Древней Средней Азии, древнейшее искусство Индии и Китая.

Коллектив авторов

Искусствоведение
Дягилев
Дягилев

Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) обладал неуемной энергией и многочисленными талантами: писал статьи, выпускал журнал, прекрасно знал живопись и отбирал картины для выставок, коллекционировал старые книги и рукописи и стал первым русским импресарио мирового уровня. Благодаря ему Европа познакомилась с русским художественным и театральным искусством. С его именем неразрывно связаны оперные и балетные Русские сезоны. Организаторские способности Дягилева были поистине безграничны: его труппа выступала в самых престижных театральных залах, над спектаклями работали известнейшие музыканты и художники. Он открыл гений Стравинского и Прокофьева, Нижинского и Лифаря. Он был представлен венценосным особам и восхищался искусством бродячих танцоров. Дягилев полжизни провел за границей, постоянно путешествовал с труппой и близкими людьми по европейским столицам, ежегодно приезжал в обожаемую им Венецию, где и умер, не сумев совладать с тоской по оставленной России. Сергей Павлович слыл галантным «шармером», которому покровительствовали меценаты, дружил с Александром Бенуа, Коко Шанель и Пабло Пикассо, а в работе был «диктатором», подчинившим своей воле коллектив Русского балета, перекраивавшим либретто, наблюдавшим за ходом репетиций и монтажом декораций, — одним словом, Маэстро.

Наталия Дмитриевна Чернышова-Мельник

Биографии и Мемуары / Искусствоведение / Документальное