Черный квадрат. Мои философские размышления здесь на Камчатке. Том 2

И всё же раз за разом, возвращаюсь я к нему, к тому магическому и к загадочному «Черному квадрату» – невероятно черно-черному, ох как черно в глаза моих от самого этого видения моего, всего наполненного жизненным опытом знания моего и даже от понимания мною же сути тех всех земных часто невероятно сложных для понимания иным собеседником явлений, и моего знания, и даже моего ощущения всех тех, никому невидимых физических, и даже тех всех их общественно-политических наших процессов, которыми мы еще не можем или не умеем управлять и даже не может именно теперь справляться со всеми ими…

И, это вероятно, и даже созвучно, и даже так символично, и ты из подкорки своей легко и нисколько не трудясь, и не так уж, и надрываясь извлекаешь и, вспоминаешь физика Дмитрия Сахарова и теоретика, да и практика, и настоящего атомного его соратника тоже, практика Харитона, и понятно «отца» их трудов и научного руководителя самого того великого «Атомного проекта» Игоря Курчатова, а еще ты, вспоминаешь родной тот полностью засекреченный Харьковский физико-технический факультет в Харьковском университете созданном еще в далеком 1825 году, и даже заводилу их Лаврентия Берию, курировавшего до долгу службы тот атомный наш проект и не один и, саму нашу многовековую на тысячелетия протяженную историю, и ты только теперь берешь свой поношенный и давно потертый в дорогах тоже черный ноутбук Dell SrS Premiym Sound и, открываешь откуда-то и невесть каким способом из интернета графики и даты взрывов всех тех атомных, тех всех невероятно мощных атомных и водородных бомб, в том далеком и таком же, как и твой Балаклейский район степном Семипалатинском, невероятно засекреченном тогда полигоне, где и степи чуть разве ровнее, и чуть ли не такой же черный-пречерный там чернозем, как и у тебя в твоих навеки Савинцах на Балаклейщине – метровой толщины и более, и с той далекой теперь тебе Харьковщины и с физических, тоже, как и всех ранее засекреченных для людей других Померок и ты, явственно осознаешь, и ты теперь-то уж понимаешь, и, наверняка знаешь, что те черные пылевые бури ведь были такие еще рукотворные в те твои черно-чубые шестидесятые, это ведь те военными, засекреченные наземные и все воздушные взрывы еще тех всех номерных изделий, которые и названия-то настоящего тогда из-за секретности их не имели, разве только, как американцы, назовут свои творения так ласково свои творениями и изделиями «Малыш» и еще «Малышок», да еще наши из Челябинска, да Красноярска урановые и плутониевые, а то и водородные как на Новой Земле в 1961 году «Изделия №ХХХ».

Да теперь то, когда ты от всего того ядерного ужаса еще и как-то выжил, оно для тебя и не важно, так как и ты, и каждая твоя клеточка получила такую тогда дозу и бэта-, и гамма-, и еще всюду проникающего альфа-излучения. И, понятно, только благодаря твоей сильной половской генетической природе, от природы устойчивому к внешним влияниям твоему естеству и еще тому вероятностно-стохастическому действию всей радиации, ты еще сам остался жив и еще, живы были твои многочисленные родные и сродники, кто из дня в день и так исподволь, формировал тебя и всё твоё нынешнее как-то устоявшееся мировоззрение и всё твое мировосприятие. А то, что у кого-то из сродников там через десять лет вдруг и рак легких, а то, что у кого-то из твоих дядей, работающих трактористами на той землице черно-пречёрной савинской, как сам «Черный квадрат» Малевича Казимира, да и вдруг, и как-то неожиданно саркома кости или еще рак желудка или внове рак легких, это уж и не важно, в той его многомиллионной этой нашей великой семимиллиардной Цивилизации всё и всех, поглощающей её так выверенной статистики при подсчете рождаемости нашей и даже всей, как бы преждевременной смертности нашей.

И ведь, та ядерная его стохастическая вероятность она, знаю это теперь достоверно она равна той стохастической вероятности, когда одна единственная яйцеклетка твоей матери, готовая к оплодотворению вдруг и встретилась тогда в 1950 году с семи десятью или даже с восемью десятью миллионами его отца твоего сперматозоидов и вот, благодаря их невидимому упорному многомиллионному труду, только один, только одна единственная та его сильная и такая, настойчивая его зигота она, слилась с её материнской зиготой и по всей тогда Божественной вероятности, возник на Земле этой половской и вольницкой и Ты сам.

– И, Ты вот теперь благодаря той вероятностной стохастике еще и есть!

– Азъ, есъмъ Я! – воскликну я, когда стану зрелым, когда возмужаю Я и, когда расправлю крылья Я свои и узнаю, и прознаю Я все те вероятные и все те вероятностные, а может и такие стохастические случайные события эти земные.

– И, Я теперь вот и сейчас дышу! – не перестаю радоваться я.