Черный лебедь

Были еще поездки в Кадор к моим дедушке и бабушке. Кадор я любила особой любовью: в этом величественном здании я прожила большую часть своего детства. Первые годы, проведенные в домике Дженни Стаббс, почти не запомнились мне; но вновь оказаться В Кадоре с его боевой башней, с видом на море — это всегда глубоко волновала меня.

Похоже, между стариками наших семей было решено не затрагивать вопрос о смерти моего отца. Но случались моменты, когда эта тема витала в воздухе и я чувствовала, что лучше бы уж мы выговорились.

Ведь я продолжала думать о нем, да и они, наверное, тоже.

Я обязана была совершить паломничество к пруду святого Бранока. Мы с Ребеккой отправились туда вдвоем.

Она все понимала. Это место много значило для нас обеих. У Ребекки с ним были связаны ужасные воспоминания, поскольку, по словам Белинды, именно там Патрик пытался напасть на нее, и это чуть не сломало Ребекке жизнь. Да, этот пруд имел для нее особое значение. Что же касается меня, то он был совсем рядом с моим первым домом, где я жила вместе с Дженни Стаббс.

Мы подъехали почти к самой воде. Пруд был, как всегда, мрачен, плакучие ивы гляделись в мутную воду, поднявшуюся после недавних проливных дождей.

Зачарованное место, полное тайн, полное воспоминаний, одно из тех мест, где рождаются легенды.

— А домик стоит как ни в чем не бывало, — сказала я.

— Да, время от времени в нем живут. Он оказывается очень полезен, когда кто-то нуждается в жилье.

Всякое ведь случается. Наверное, уже год, а то и больше, тут живут Блейки.

Я кивнула.

Должно быть, — Ребекка подумала сейчас о тех людях, которые жили здесь в тот период, когда Белинда сделала этот пруд декорацией для своей жестокой мелодрамы, к счастью, закончившейся благополучно для ее участников. Ну, а я думала о бедной безумной Дженни Стаббс, вспоминавшейся мне какой-то смутной, неотчетливой фигурой с мягким певучим голосом, с нежными руками… Дженни, которая с такой радостью приняла меня за своего ребенка и выходила меня, когда я была совсем слаба…

Охваченные воспоминаниями, мы с Ребеккой стояли возле пруда. Возможно, не слишком разумно было приходить сюда.

В это время из дома вышла миссис Блейки. Она воскликнула:

— День добрый, госпожа Картрайт! Гляжу, вы и мисс Люси сюда прихватили. День добрый, мисс Люси!

— Придется немного поболтать с нею, — шепнула Ребекка, и мы подошли ближе. — Мисс Люси приехала, чтобы немного отдохнуть, — объяснила Ребекка.

— Ах, мои дорогие, я уже слышала…

Ребекка быстро перебила ее:

— Да, все это очень печально. А вы, кажется, неплохо устроились.

— Ну, так ведь мы и живем здесь год, а то и больше, миссис Картрайт. Заходите-ка да опрокиньте по стаканчику моего сидра. Мой Том поговаривает, что даже в «Приюте рыбака» такого не сыскать, как у меня. — Она напустила на себя некоторую скромность. — Но лучше, чтобы кто посторонний это сказал.

У Ребекки всегда прекрасно складывались отношения с местным населением. Этому она выучилась у моей бабушки.

— Что ж, очень мило с вашей стороны, правда, Люси?

Миссис Блейки расплылась в счастливой улыбке.

Она явно гордилась своим домом, и действительно, здесь все сияло чистотой. Медная кастрюля, висевшая около очага, сверкала как золотая; то же самое можно было сказать и об остальной посуде; полы были натерты, а мебель тщательно отполирована.

— Как тут у вас уютно! — заметила Ребекка.

Во мне ожили какие-то проблески воспоминаний, ведь первые годы своей жизни я провела здесь. Дом был знакомым и в то же время чужим. Должно быть, при Дженни Стаббс все здесь выглядело совсем по-другому.

На столе появилась бутылка с сидром.

— А если вы еще и пирога моего попробуете…

Пирогом своим я и впрямь горжусь. Мой Том каждый день берет его с собой на работу. Он говорит, что это поддерживает его силы до самого вечера.

— Боюсь, что пирог придется отложить до следующего раза, — ответила Ребекка, — хотя мы и были бы не прочь отведать. Дома нас ждут к столу, и не стоит портить аппетит. А вот сидр у вас просто великолепный.

— Великолепный, — эхом откликнулась я.

Миссис Блейки была болтлива, и я сразу почувствовала, что она благодарна Патрику и хочет дать понять Ребекке, что его благодеяния не забыты.

— Для Тома это было как гром с ясного неба, когда его ревматизмом-то скрутило, — доверительно сказала она скорее мне, чем Ребекке, которой, очевидно, пришлось выслушать эту историю не один раз. — И как-то сразу, знаете… Ну, до этого изредка поламывало да ныло чего-нибудь А тут вдруг согнул ноги и не может разогнуть. Доктор и говорит: «Это у тебя ревматизм, Том. Видать, на шахте ты свое отработал» Уж и сказать не могу, как мы переживали Том ведь на шахтах всю жизнь провел, а до него — отец, а еще раньше — дед. Доктор сказал, что ему только помаленьку да на какой-нибудь легкой работе можно.

У Тома чуть сердце не разорвалось. Уж какой он был работяга, денежки-то всегда домой принесет… он себя никогда не ронял, мой Том «Чего ж мне теперь делать-то, Дженет? — спрашивает он. — Чего ж мы делать-то будем?» Ну, я ему и говорю, что иглу в руках держать не разучилась, так что с голоду не помрем.