Черный Лебедь для Злого Босса

— Новый босс на работе, жуткий тиран! — начинает жаловаться Настя, чуть не плача. — Я просто с ума схожу уже, он нас загонял. Все ему не так и не эдак. Он такой странный, пугающий. Появляется ночью, строит нас, полусонных, ругается, указания дает… Ох, до того, как он появился в нашем замке, то есть гостинице, просто она из замка переделана, так вот, ею чудесная старушка руководила. Такая халява была… Сотрудники, конечно, расслабились. Работали спустя рукава. Клиентов почти не было. А этот… молодой да ретивый, загонял нас. Ремонт затеял, реставрацию, рекламу о замке дал, клиенты уже звонят… Одно крыло вот-вот откроем, тогда совсем жопа будет! С непривычки люди мои и так стонут. А я главная по управлению персоналом. А он, персонал этот, разбегается! И мне приходится перед этим… вампирюгой пугающим, оправдываться, отчитываться. Я так больше не могу!

— Ты прямо про графа Дракулу рассказываешь, — фыркаю, посмеиваясь. — Оно понятно, отдыхать и халявить всегда приятнее.

— То есть, считаешь, я жалуюсь и накручиваю себя? — обиженно спрашивает Анастасия.

— Ой, да нет, извини… Просто ты рассказала, что он по ночам вас строит. Вот я и пошутила.

— Слушай, а ведь и правда ни разу его среди бела дня не видела, — дрожащим голосом произносит Настя. — Ой, нет, надо увольняться. Он… теперь я его еще больше боюсь.

— Да не существует никаких вампиров, ну что ты как маленькая, — пытаюсь успокоить подругу.

— Тебе то легко говорить! А вот пойдешь ко мне… в горничные? У меня такой недобор персонала, не представляешь!

— Что, прям все бегут?

— Нет, только половина. Остальных ОН увольняет. За разные мелкие проступки, ошибки, а то и без объяснений! Я же говорю, тиран и деспот.

— А может он их… того…

— Чего того?

— Ну, выпивает их кровь?

— Ох, Оди, ну пожалуйста, я же и так на нервах! — Настя так мило сокращает мое имя, что я улыбаюсь. Хотя подруге явно не до смеха. — Муж вот… тоже, нервирует.

— Господи, а он то что?

— Боюсь, что изменяет… И вот прикинь мою ситуацию? За мужем следить надо, работодателя до смерти боюсь… Слушай, а может ты и правда пойдешь ко мне горничной, а? А потом я тебя под шумок своим заместителем пихну. Будешь меня прикрывать, пока я за мужем послежу… А то никак не выходит, разрываюсь.

— Отличный план, — хмыкаю. Ну, заказы на мировую живопись вроде иссякли…

— Да, тут у нас мало кто понимает твою странную любовь к Ван Гогу, уж прости. И ладно цветы, мне даже понравилось, хотя они какие-то депрессивные, но бабуле Ковач сойдет. Но ботинки…

Настасья не могла мне простить «Башмаки» Ван Гога. Дело в том, что по приезду подруга привела меня в одну компанию и проговорилась что я рисую. Ну и одна «фифа» — не могу назвать по-другому, с ног до головы натюнингованная блондинка, с длиннющими алыми ногтями, манерой общения Эллочки-Людоедки и зашкаливающим пафосом, так вот, она заинтересовалась и сделала заказ. Договорились о встрече, и я приехала в ее квартиру, которую снимал этой явно не москвичке, но претендующей как минимум на графские корни дамочке, очень приятный и общительный венгр лет шестидесяти. Что тут скажешь — любовь зла.

Тина — так представилась дамочка, показала мне квартиру, даже гардероб открыла, дабы убить количеством шуб и вечерних платьев, расшитых бриллиантами. Но не убила, я равнодушна и к цацкам и шмоткам, чем Тину слегка разочаровала. Тогда мадам показала мне комнату с обувью. «Как у Керри Бредшоу» — заявила она с гордостью.

(персонаж сериала Секс в большом городе, прим автора)

Я, увы, не смогла выдать требуемой реакции восхищения, как ни пыжилась. Впрочем, тут «фифе» позвонили, и она заторопилась на какие-то суперпроцедуры… На ходу бросив, что уезжает завтра на неделю в Будапешт и дает мне полный карт-бланш.

Работала я ровно неделю, старалась очень. Решила, что раз дама так любит обувь… то ее и нарисую. «Башмаки» вышли отменно. Меня к слову, всегда очень трогала эта любовь великого мастера к обуви.

Ван Гог, рисуя ботинки, создаёт их живой портрет, описывает вещь, а не какую-то абстракцию предмета с натуры, отражает как бы взаимоотношения ботинок между собой, показывает их живое соприкосновение друг с другом. Для этой связи в каждой паре (а он рисует только пары ботинок) он оживляет шнурки, как некие образы рук, одухотворяет их, заставляет их прикасаться ко второму ботинку, как бы передавая сотоварищу свои мысли и переживания (с)

Для меня эта работа стала особенной, глубокой по смыслу, хоть изначальный порыв был продиктован стервозностью, тут врать не буду. Я понимала, что Фифе не под силу оценить пару стоптанных башмаков от Ван Гога.

И Тина не оценила.