Черный лед

Доберманы лежали в вольере, там же, где Гарри оставил их. Оба дышали с трудом, и Босх, подумав, все же решил вытащить псов наружу на тот случай, если оператор-охранник у монитора задремал или вышел по нужде. Схватив собак за ошейники, Босх выволок их из сарая на улицу. Один из доберманов заворчал, но звук этот скорее напоминал жалобный скулеж. Второго пса не хватило даже на это.

На забор Босх вскочил почти с разбегу, действуя с предельной осторожностью и расчетом. Когда он перекидывал ноги через резиновые половики, ему послышалось далекое жужжание мотора, отчасти заглушаемое электрическим гудением тока высокого напряжения. Прежде чем спрыгнуть, Босх сдернул половики с проволоки и приземлился на аллею, держа их в руках.

Прежде чем поспешить к «капрису», Босх проверил карманы, желая убедиться, что не выронил ни фонарики, ни отмычки, ни ключи от зажигания. Все было на месте, зато теперь Гарри отчетливо слышал урчание мотора, возможно, даже не одного. Значит, его все-таки заметили.

Когда Босх бежал по аллее к «Мекситеку», до него донесся мужской голос, который звал то Педро, то Пабло. «Собаки, — догадался Босх. — Педро и Пабло — клички доберманов».

Добравшись до «каприса», Гарри скрючился на переднем сиденье, внимательно наблюдая за тем, что произойдет возле «Энвиро брид». На стоянке он увидел два джипа и трех человек с пистолетами; они стояли на крыльце под тусклой лампочкой. Из-за угла вдруг вынырнул четвертый и быстро сказал что-то по-испански. Нашел собак, понял Гарри. Что-то в его фигуре показалось Босху знакомым, но он находился слишком далеко и не мог рассмотреть в темноте лицо, а тем более вытатуированные на щеке слезы.

Тем временем охранники открыли входную дверь и, как копы, один за другим скрылись внутри, держа оружие на изготовку. Этого момента и ждал Босх. Он завел мотор и выехал на шоссе. Лишь удалившись на порядочное расстояние, Гарри почувствовал, что его трясет после пережитого напряжения и испуга, а по шее стекает ручьями пот.

Босх закурил и бросил спичку в открытое окно. Прохладный встречный ветер унес вдаль его нервный смешок.

Глава 25

В воскресенье утром, в соответствии с договоренностью, Гарри позвонил по оставленному Рамосом номеру. Для этого он воспользовался телефоном-автоматом в ресторане «Каса де мандарин» в центре Мехикали. Назвавшись и оставив номер телефонной будки, Босх повесил трубку и закурил сигарету. Через две минуты телефон зазвонил. Это был Рамос.

— Que pasa, amigo?[9]

— Да ни в чем. Я хотел бы взглянуть на ваши фотографии, помнишь?

— Конечно. Я сейчас выезжаю, по пути заберу тебя. Годится?

— Я выписался из отеля.

— Уезжаешь?

— Нет, просто переехал. Я всегда так поступаю, когда меня пытаются убить.

— Как ты сказал?!

— Убить. Из винтовки. Я все тебе расскажу, но только не сейчас. В настоящее время я в бегах, поэтому, если хочешь меня найти, поезжай к «Мандарину», что в центре города.

— Через полчаса буду. Мечтаю послушать твой рассказ.

Босх первым дал отбой и вернулся к своему столику, где Агильо заканчивал завтрак. Они оба заказали себе яичницу с сальсой, рубленым кишнецом и жареными клецками. Еда была отменной, и Босх, у которого после бессонной ночи всегда разыгрывался зверский аппетит, расправился с ней очень быстро. Агильо же, напротив, ел размеренно и не торопясь.

Вчера поздним вечером, после того как Гарри столь удачно завершил свои дела на «Энвиро брид», они с Агильо встретились в его маленьком домике возле аэропорта, и следователь поведал Босху о том, что ему удалось выяснить в отеле. Клерк за стойкой регистрации не припомнил ничего определенного за исключением того, что у человека, снявшего пятьсот четвертый номер, были вытатуированы под левым глазом три слезы.

Агильо не расспрашивал Босха о его делах, догадываясь, что ответа не получит. Он предложил Гарри свободную койку в своем небогатом жилище. Босх согласился, но заснуть по-настоящему ему так и не удалось. Почти всю ночь он провел, глядя в окно и размышляя о самых разных вещах, пока в комнату через тонкие занавески не вполз серо-голубой рассвет.

Большую часть времени Гарри думал о Люциусе Портере. Особенно ясно он представлял себе его труп — обнаженный, холодный, с изжелта-восковой кожей, — который лежит на стальном столе морга и слегка потрескивает под скальпелем Терезы Коразон. Потом Гарри подумал о точечных кровоизлияниях на белках глаз; они свидетельствуют об удушении, и их непременно заметит Тереза. Он вспомнил те времена, когда они вместе с Портером приходили в прозекторскую наблюдать за тем, как вскрывают других и как ложатся на холодную сталь тугие петли вынутого кишечника. Теперь уже сам Люциус оказался на страшном столе с деревянным чурбаком, подложенным под шею, благодаря чему его голова занимала самое удобное положение для пилы.

Незадолго до рассвета сон и усталость все же начали одолевать Гарри, мысли стали путаться, и в тревожной полудреме он вообразил, что лежит на холодной каталке, а Тереза готовит свои сверкающие ножи.