Черный Легион (ЛП)

– Ты ведешь себя весьма враждебно, друг.

– Твое имя часто произносят в нашем Легионе: Хайон, Разоритель Могил. Я должен поверить, что ты позволишь мне уйти с моими рубрикаторами? Что ты не намерен украсть их, будто урожай керамита и пепла, который ты уже пожал у столь многих наших братьев?

– У тебя всего четырнадцать воинов. Я не настолько изголодался по власти, чтобы убивать тебя за эти объедки.

Он зло рассмеялся.

– Как милосердно с твоей стороны.

– Я не узнаю тебя, – сказал я, подразумевая изменения, произошедшие с его доспехом под влиянием Ока. – Как ты именуешь себя теперь?

– Я – Аклахир, – я почувствовал, как его колышащаяся аура шевельнулась, источая мрачное веселье. – Будь ты и впрямь Хайоном, узнал бы меня.

Теперь, когда он назвал свое имя, я и впрямь его узнал. Как и многие офицеры Тысячи Сынов, включая меня самого, он был в равной мере и воином и ученым.

– Аклахир Эрудит, – произнес я. – Знаменосец роты Беджары. Я читал твой трактат о значимости ямбического пентаметра в призывающем стихе Кантори.

– Те дни для меня прошли. Прошли для всех нас. Ныне я служу Тагусу Даравеку.

Его шлем слегка склонился вниз. От стыда, что он служит Владыке Воинств? Осуждая, что я не служу?

– Это имя мне известно, – признал я.

Он хрипло выдохнул через свой вокализатор.

– Разумеется, известно.

– Зачем ты здесь? – спросил я в последний раз. – Это наши владения, Аклахир.

На нем был шлем, скрывавший эмоции, однако я ощущал исходящую от него издевку, которая придавала его незримой ауре привкус отвращения и сомнения. Я чувствовал, как предначертано судьбой всему этому закончиться. Он не верил, что я не намерен причинить ему вред. Более того, он ненавидел меня. Ему мучительно хотелось замахнуться посохом.

– Тебе следует лучше ограждать свои эмоции, – попенял я ему. – Они выдают твои враждебные намерения.

Он сменил стойку, направив свой посох на нас. О прикрытый одеяниями доспех загремели безделушки и талисманы. Его голос упал до смирившегося шепота:

– Давайте покончим с этим.

– Хорошо.

Рядом со мной зарычала просперская рысь. Я жестом велел ей оставаться на месте. Нефертари шагнула вперед, но я покачал головой. Предводители группировок часть позволяли чемпионам провести поединок перед битвой – для потехи, чтобы поднять боевой дух, ради возможности привлечь взгляд Богов – однако Аклахир был один, и мне не хотелось, чтобы Нефертари дралась за меня.

Вместо топора, который я утратил несколькими годами ранее – фенрисийского клинка, давным-давно разбитого клонированным сыном ложного бога – я обнажил свой меч. Сакраментум сверкнул в болезненном свете дня.

Дальнейшее заняло мало времени и, при всем уважении к мертвым, было довольно банально.

Покончив с этим, я очистил его рубрикаторов. Омывая их психическим пламенем, я выжигал синеву на броне и превращал табарды с набедренными повязками в обгорелые лоскутья, меняя окраску всех четырнадцати керамитовых оболочек посредством священного сожжения. Утратив былые цвета, группа безгласных и лишенных разума воинов степенно зашагала в ногу с четырьмя рубрикаторами, уже служившими мне.

Я – Хайон, – обратился я к ним. Теперь я – ваш господин.

Все – прах, – откликнулись они хором телепатического шепота, столь же сухого, как окружавшая нас ржавчина.

Нефертари присела на корточки над Аклахиром, водя кончиками пальцев по пробоинам в его доспехе. Она медленно дышала, полуприкрыв раскосые глаза, и ее нечеловечески бледное тело наливалось здоровым румянцем. Я знал, что прилива сил надолго не хватит – только не от страданий одного-единственного умирающего. Скоро потребуется дать ей насытиться вволю, иначе она ослабнет от жажды души и станет менее полезной для меня.

Она поочередно нюхала запятнанные кончики пальцев, впитывая запах крови Аклахира. Вкус она не желала пробовать, опасаясь порчи, однако опять запустила пальцы под распоротую броню, копаясь там, обжигая умирающие нервы и усиливая предсмертные спазмы.

– Нефертари. Довольно.

Она заколебалась над моим приказом, балансируя на грани неповиновения, а затем неохотно добила несчастного упрямца Аклахира, полоснув его по горлу своим разделочным ножом. Конвульсии колдуна наконец-то прекратились. Если это важно для нужд этого архива, то в своих последних мыслях он проклинал меня.

Амураэль, со скучающим видом наблюдавший за всем этим, ввел код на перчатке своего нартециума, выдвинув пилу по кости и несколько резаков.

– С дороги, чужая.

Она поднялась и вновь расправила крылья.

– Я не пойду в этот мавзолей из холодного металла, – произнесла она, указывая на корабль. – Я уже слишком долго не вкушала свободы неба.

Какое бесполезное в своем поэтизме утверждение. Ей хотелось поохотиться, посмотреть, есть ли на остатках этой планеты что-нибудь, чему стоит пустить кровь. Я махнул рукой, давая разрешение. Она рванулась ввысь, поднимаясь в воздух и порывами взвихряя песок.

Амураэль присел на ее место возле мертвого легионера Тысячи Сынов, готовясь забрать прогеноидные железы Аклахира. Его пила издала высокий визг.