– На таком расстоянии их массодвижители по нам не попадут. Не когда мы к ним готовы.
Я отмахнулся от его вернувшейся уверенности.
– Это не просто камни в пустоте. Они раскололи мир-могилу. Они бросают в нас Маэлеум.
Абаддон выплюнул проклятие.
– Тагус Даравек.
Я мог лишь согласиться. Покинуть свой доминион означало уйти далеко за пределы досягаемости наших астропатических передач и телеметрических маяков. Силы, оставленные нами в качестве гарнизона нашей территории, были плотно стянуты к критично важным областям, окружая необходимыми флотилиями и войсками основные твердыни, так что остальная часть наших владений находилась под угрозой вторжения. Мы знали, что это риск. И приняли его как необходимый.
И потому понятия не имели, что происходит в наше отсутствие. Несмотря на все подозрения, что Даравек может нас преследовать, у нас не было способов выяснить, как будет выглядеть эта погоня.
Теперь мы выяснили. Даравек вывел Маэлеум с орбиты и метал кости планеты нам вслед.
– После все новых оскорблений я практически восхищаюсь ублюдком, – признался Абаддон сквозь сжатые зубы. Он окликнул Анамнезис в ее камере-емкости – Ультио, мы можем уничтожить этот флот?
Она уже успела обработать множество оценок и вероятностей.
– Да, – отозвалась она, наблюдая за противостоящей нам неподвижной армадой. – Потери с обеих сторон будут катастрофическими, но… Да. Мы можем их уничтожить.
Абаддон уставился на оккулус. За его прищуренными глазами вспыхивали такие же расчеты.
– Даравек не может собираться драться с нами здесь.
Он подразумевал нестабильность шторма вокруг нас, но также, подозреваю, и равенство сил наших флотов. Решение вопроса здесь определило бы все, но являлось практически самоубийством.
– У них нет ничего, способного сравниться с «Духом», – уговаривал Телемахон, появившись рядом с Абаддоном. – Мы должны драться.
– А если они выведут из строя половину нашего флота, пока мы их бьем? – возразил я. – Ты же ел мозг того Храмовника, как и я. Ты знаешь, что находится за границами Ока. Мы не можем себе позволить кое-как ковылять наружу, когда настоящая битва еще только предстоит.
Решить нам не дали – Анамнезис рассмеялась, и этот звук с дребезжащей величественностью разнесся из ее поврежденных вокс-горгулий. Зло и мрачно смеясь, она развернулась в пронизанной кровью жидкости. Спустя миг раздались голоса от консолей членов экипажа, ответственных за системы вокса.
– Они нас вызывают, – произнесла Ультио, заглушив одного из людей-офицеров, говорившего то же самое. – Даравек хочет встретиться на нейтральной территории.
К буре веселья, уже захлестывавшей мостик, присоединился смех Абаддона.
– И какие же условия он предлагает для перемирия?
Ответил офицер связи в изодранной форме, все еще прижимавший руку к гарнитуре:
– Вы и он, лорд Абаддон. Каждый может привести десять воинов. Вы можете выбрать нейтральное место для встречи.
Эзекиль все еще посмеивался.
– Скажи ему, что мне не нужно десять воинов. Сообщи, что я приведу троих.
– Да, лорд Абаддон.
Абаддон обратил свой веселый взгляд на меня:
– Хайон, что-то не так?
– Три воина? – спросил я. Мой неодобрительный тон говорил за меня.
– Я – Повелитель Черного Легиона, – сказал он, и тогда я впервые услышал, как он произносит эти слова, именуя нас так же, как наши враги. – Никто не диктует мне условий. Пусть этот трус приводит десятерых для защиты. Я приведу троих, и мы будем улыбаться на протяжении всего этого пошлого перемирия.
Он оскалил заточенные зубы в омерзительнейшей ухмылке:
– И если представится возможность, Хайон, то я хочу, чтобы ты его убил.
Сад костей
Поблизости не было никаких миров, подходящих для использования в качестве нейтральной территории. По крайней мере, таких, куда мы смогли бы добраться из штиля в сердце шторма. Нам подарила идею Нефертари. Она пришла к нам в сопровождении Ашур-Кая. Они подошли к остальному Эзекариону, пока мы стояли вокруг гололита со звездной картой, дававшей не обладавшее достоверностью изображение течений окрестного пространства Ока.
Первым заговорил Ашур-Кай. Его голос звучал тише обычного из-за множества полученных им психических стигматов, струпья от лечения которых покрывали все его лицо. Судя по неуверенности движений и волнам боли, исходившим от его мыслей, раны были не только на лице, но и под броней. Псхостигматы и мытарства войны травмируют душу в той же мере, что и разум с телом. Известно, что они причиняют достаточно мучений, чтобы вывести неусовершенствованных людей далеко за рамки рассудка. Хуже того: я подозревал, что порезы на его плоти повторялись также на мышцах и внутренних органах. Ему повезло, что он еще был жив.
– У чужой, – сказал он со своей типично отстраненной учтивостью, – есть идея.
– Тайал`шара, – произнесла та. А затем указала на гололит, на лоскут изменчивого пространства Ока, где не было ни планет, ни лун, ни светил.
– Талшери? – проворчал Леор. Он так и не посчитал нужным выучить какое-либо из наречий эльдар. – Там же ничего нет.
– Тайал`шара, – поправил его Телемахон, выговорив слово с заметным почтением.