Черный лис. Том 2

— Как он этого добьётся? Ведь Сётоку — противник использования Эфира. А в Ямато, как нигде, много сэнсэев.

— Он пообещал им вернуть Артефакты, некогда аннексированные государем Святославом в пользу Российской Империи.

Тюрьма это, или не тюрьма — но подушки у них здесь удобные.

— Бестужев кинул жирную косточку, — в голосе Салтыковой чувствовалась горечь. — И самое обидное, мы не можем предъявить ультиматум: когда-то, сто лет назад, эти артефакты действительно были вывезены из Ямато.

— То есть, прав на них у японцев больше, чем у вас, — сказал я, когда она сделала паузу. — И теперь новый император — Сётоку — может потребовать возвращения Артефактов на родину. И если Святослав их не отдаст…

— Будет война, — просто, словно сообщала, сколько сейчас времени, сказала мадам секретарь. — Причём, в любом случае: если государь откажется возвращать Артефакты на родину… И если согласится.

— Сётоку, вооруженный несколькими Артефактами, почувствует себя непобедимым, — заключил я. — И всё равно нападёт на Россию.

— Раньше все Артефакты хранились у разных кланов, а кланы непрерывно враждовали друг с другом, — сказала Салтыкова. — Но теперь им ПРИДЁТСЯ объединиться под знаменем нового императора — или он лишит сэнсэев Эфира.

Почему я вернулся? Почему не остался на мостике, рядом с сестрой? — эта мысль пришла неожиданно. Открыв глаза, я сразу включился в беседу с Салтыковой, и задумался только сейчас.

А ведь я сделал это намеренно. Меня не позвал Кладенец — как это было в первый раз. Меня вовсе не затянуло в Тикю насильно…

По сказал: иди, куда хочешь.

И я вернулся обратно. К этим непростым людям с их непростыми проблемами. К людям и сэнсэям, которые вот-вот вступят в войну…

— Почему вы сидите здесь, со мной? — спросил я. — Почему вы, глава комитета Имперской безопасности, сидите в тюрьме, и тратите время на разговоры со мной?

— Потому что мне надо, чтобы вы как можно яснее представляли себе ситуацию, Курои, — она всё так же смотрела на меня, сложив руки на коленях.

Но я видел, какого труда ей стоит это спокойствие. Верхнее веко правого глаза Салтыковой подёргивалось.

— Что случилось? — голос мой окреп.

Увидев, как дёргается глаз у этой железной леди, я внезапно почувствовал себя здоровым, полным сил и готовым к действию.

— Я занималась вашими поисками, — вдруг она перевела тему. Ну, мне так показалось… — Вы исчезли, Курои, не подумав о том, что я отвечаю за вас. Перед слишком сильными людьми. Князь, государь… Они могли позвонить мне в любую минуту, и поинтересоваться: что в данный момент делает их любимый внук и новоиспечённый друг престола… И мне было бы нечего им сказать.

— И пока вы меня искали… — подтолкнул я её.

— Случилось непоправимое, — она сглотнула сухим горлом, морщины и складки пришли в движение. Я отвёл взгляд. — Бестужев похитил Любаву.

Я хотел спросить, почему похищение одного из агентов КИБ она назвала непоправимым бедствием, и даже открыл рот… Но меня наконец-то накрыло.

Мгновенно просмотрев, как в калейдоскопе, все наши встречи, припомнив все сказанные девушкой слова, её манеру держаться, её напускную заносчивость и браваду…

«Я ведь тоже могу позвонить папе…»

«Хорошо, что у тебя есть целых четыре старших брата, любовь моя…»

У государя Святослава четыре взрослых сына — кто-то мне об этом говорил, может, Колян. А ещё, как теперь выясняется…

— Любава — дочь государя Святослава.

Я сказал это вслух, специально для Салтыковой.

Та лишь наклонила голову и потеребила пальцами край жакета.

— Единственная дочь, — с трудом произнесла она. — Любимая, — она подняла на меня прозрачный взгляд. — И если Бестужев передаст Любаву в руки Сётоку, тот может диктовать России любые условия.

Конец второго тома.