Черный Лотос

Женщина из соседней камеры угомонилась. Тюрьма спала; где-то вдалеке завывали собаки. Хару смежила веки. Провалившись в сон, она странствовала во времени и пространстве. Вот она в хижине – борется с Оямой. Он придавливает ее к полу, смеется над ее криками, лапает ее, раскрасневшись от похоти... Вдруг обстановка меняется, и она уже в спальне дома, где жила после замужества. Ояма превращается в ее мужа, сморщенного, беззубого, брызжущего слюной. Хару силится оттолкнуть его, но слуги скручивают ее, а он, отдуваясь, пихает ей между ног...

Теперь она бежит в темноте. Позади слышится взрыв, а следом – топот погони... Груда пылающих углей, а она стоит сверху, привязанная к столбу. Огонь лижет подол кимоно, толпа неистовствует. Сквозь пламя проступает видение: священники вырывают младенца из рук сиделки Тиэ, та кричит: "Нет! Не отнимайте!" Потом огонь поднимается выше, опаливает кожу, поджигает волосы...

Хару рывком села, хватая ртом воздух. Сердце бешено колотилось. Едва она поняла, что видела кошмар, как в коридоре послышался шорох чьих-то осторожных шагов. Вслед за тем скрежетнул засов на двери ее камеры. Тревожное предчувствие заставило Хару вскочить на ноги. Она бросилась в угол камеры и затаилась там, прижав руки к бокам, стараясь быть незаметнее. Дверь со скрипом отворилась, и они проскользнули в камеру – трое мужчин в повязках, скрывающих лица и волосы. Последний из вошедших бесшумно запер дверь.

В свете луны Хару видела, как их глаза блеснули и нацелились на нее. Она чувствовала враждебность, разлитую в воздухе вместе с едким запахом пота, ощущала зло в их сиплом дыхании. Подвывая от ужаса, Хару сильнее вжалась в угол. Самый рослый из незнакомцев быстро подошел к ней и рывком притянул к себе, зажимая рот ладонью.

– Не дергайся и стой тихо, – прохрипел он, – или тебе конец. Усекла?

Он придавил ее своим телом к стене. Грубые пальцы стиснули ей челюсть, приплюснули губы к зубам. Холодея от страха, Хару кивнула.

– Сейчас ты услышишь, что тебе предстоит сделать, – сказал он, шевеля ртом под повязкой. – Так что запоминай хорошенько.

Хару не узнавала ни глаз, ни голоса. Две другие фигуры казались ей смутно знакомыми, но, не видя лиц, она не могла опознать их наверняка.

– Когда тебя будут судить, ты признаешься, что убила тех троих и подожгла хижину, – произнес главарь.

Из груди Хару вырвался протестующий вскрик. Черный человек с силой ударил ее головой об стену. У нее зазвенело в ушах.

– Думаешь, сможешь спастись, если будешь все отрицать? – спросил он, словно читая ее мысли. – Если даже судья поверит и выпустит тебя, ты пожалеешь, что не рассталась с жизнью.

Кто он такой и почему желает ей смерти? Вопрос так и остался без ответа.

– Сейчас ты узнаешь, что тебя ждет, если вздумаешь отпираться, – прошипел незнакомец.

Он выдернул Хару из угла, развернул и толкнул в сторону. Его напарники подхватили ее. Она завизжала и бросилась на них, выставив вперед ногти, но один скрутил ее, а другой заткнул рот кляпом. Хару чуть не вырвало. Сердце в панике выпрыгивало из груди. Двое мужчин держали ее за запястья так, что она повисла между ними, корчась и вырываясь. Тот, кто говорил с ней, неожиданно дал ей пощечину. Голова Хару откинулась назад, пол-лица горело. Посыпались новые удары – по носу и ушам. Она закачалась, не чуя себя от боли. Горячая кровь хлынула из ноздрей, полилась в горло. Хару едва удержалась от крика, зная, что это еще больше разозлит мучителей. Поэтому, когда их главарь достал кнут и стал хлестать ее по груди, животу, спине и ногам, оставляя дико саднящие полосы, ей оставалось только рыдать сквозь кляп. Камеру оглашало лишь щелканье бича, хриплое дыхание мужчин да ее сдавленные всхлипы. Затем Хару отпустили. Она рухнула на пол, конвульсивно сотрясаясь всем телом. Ее перекатили на спину и раздвинули ноги, задрав одежду. Рослый бандит вцепился ей в бедра, и кошмар ее сна смешался с реальностью.

– Не надо! – умоляла она с кляпом во рту.

Но, как ни билась, двое мужчин держали ее за щиколотки и запястья, пока их главарь заталкивал в нее член. Хару пронзительно закричала. И снова последовал удар головой о камни.

– Тихо! – прорычал насильник, пронзая ее снова и снова.

Он был полицейским Оямой. Он был ее мужем. От его смрада Хару начало мутить, а надругательство все продолжалась. Стиснув зубы, она теперь думала о том, как их всех ненавидит.

– Признайся, или будет хуже! – рявкнул он ей на ухо.

Что бы ни случилось, она никогда ни о чем не расскажет.

– Попытаешься выкрутиться – я приду за тобой, – пригрозил главарь. – А тогда, хоть прячься, хоть не прячься, найду тебя и буду казнить до тех пор, пока не взмолишься о смерти. Тогда-то я тебя и убью.

Он всхрапнул, и Хару почувствовала, как терзавшая ее плоть обмякла. Когда он слез с нее, она застонала от облегчения, но первого мучителя сменил его подручный. Опять та же проклятая скачка, опять боль. А потом и еще, когда дошла очередь до третьего. У Хару саднило в паху, внутри все осклизло от крови. От диких толчков кляп растрясло, и она закричала:

– Уйдите! Отстаньте!