Черный Магистр

Такая перспектива, как повешенье, к тому же исходящая от одетого в военную форму штабс-капитана, обращение к неведомому «превосходительству», добили бедолагу. Станислав Константинович опять не сдержал порыв, и до нас тотчас докатилась новая волна миазмов, заставившая, зажав носы, отступить от него еще дальше.

Однако, это отступление не успокоило станового, он необыкновенно быстро вскочил на резвые ножки и уже осознанно повалился на колени, крича плачущим голосом:

— Помилуйте, ваше превосходительство, не лишайте живота последнего!

Эта просьба с учетом роскошного, необъятного пуза, просителя вызвала необычный взрыв смеха у недавних арестантов. Однако, становой общего веселья не поддержал, напротив, заверещал с еще большим напором:

— Не за себя прошу, за малых сирот-детушек, да за горькую вдову, жену-красавицу и старую свою старушку-матушку!

В этом крике души напрямую зазвучали настоящие эпические, былинные мотивы. Я подождал, когда он вновь вернется к началу и скажет что-нибудь вроде: «Ой, ты, гой еси, свет наш, батюшка», однако, Станислав Константинович ничего такого говорить не стал, а принялся усиленно стучать своей большой головой с широким лбом, обрамленным льняными кудрями, по матери сырой земле.

Нужно было, пока он тепленький, его допросить, но меня отвлек Посников. Он подошел и, не глядя в глаза, холодно спросил, где Катя. Я вспомнил, что оставил ее умирать от страха одну в лесу, и от досады стукнул себя по лбу:

— Совсем забыл, она ждет за забором, сходи за ней.

Родиона как ветром сдуло, а я взялся за пристава:

— Кто вас сюда послал? — крикнул я ему с приличного расстояния, куда не доходили естественные запахи.

— Исправник Михаил Маркович! — крикнул в ответ Станислав Константинович, пропуская очередной земной поклон.

— Он тоже в доле у Моргуна?

Как ни странно, вопрос становой пристав понял совершенно правильно и тотчас заложил начальника:

— Еще в какой доле, ваше превосходительство, мне-то одни крохи перепадают, а он столько имеет, что и царю-батюшке не снилось!

— Жалобу Моргун подал? — вновь спросил я.

— Они-с, Иван, то есть Тимофеевич, а также присовокупились Улаф Парлович.

О самих жалобах я был в курсе дела из подслушанной речи станового и повторить их его не попросил.

— Так прикажите повесить подлеца, ваше превосходительство? — напомнил о себе Истомин.

Что делать с «подлецом», я не знал. Воинство его сбежало без оружия и больше не представляло реальную опасность, однако, и отпускать пристава с миром было опасно. Что ни говори, но как только он окажется на свободе, тотчас бросится жаловаться на наш разбой, а за своих его коллеги могли и отомстить. Мне показалось, что самым разумным будет оставить его в заложниках.

— Пусть пока живет, — ответил я штабс-капитану, — прикажите посадить его в сарай под арест, может быть, он еще на что и сгодится.

— Кому это он сгодится! — не согласился Истомин. — Одно слово, пустой человек.

— Но и вешать без суда нельзя, пусть с ним его начальство разбирается.

Когда мои гуманные слова дошли до ушей заинтересованного лица, оно опять начало говорить былинным языком, благословляя «доброго генерала» от лица многочисленных родственников несостоявшегося покойника.

Пока мы разбирались со становым, вернулись Посников с Катей. Родион вел ее, подчеркнуто почтительно поддерживая под локоток. Кудряшова выглядела натурально испуганной, и ее немного растерзанный вид, кажется, ни у кого не вызвал подозрений.

Обстановка на хуторе постепенно стабилизировалась, и недавние страхи прошли. Теперь, как это обычно бывает после драки, все, кому не лень, махали кулаками и обещали страшные кары зачинщикам. Мне было совсем не весело. Обстановка после вмешательства полиции явно выходила из-под контроля. Разобраться со становым приставом было несложно, но если в противостояние включится вся губернская власть, то мало никому не покажется. К тому же, объявив нас «бунтовщиками», исправник Михаил Маркович вполне мог добиться присылки «на усмирение» войска, а это уже был бы для нас совсем другой расклад. Я подумал, что единственным правильным решением будет устранить причину конфликта, и позвал несостоявшихся героев в избу на совещание.

Вскоре там собрались все, включая пленных. Как инициатор собрания, первым высказался я:

— Ну, и что нам теперь делать? Есть предложения?

— Следует выкопать ров! — тотчас откликнулся Истомин.

Как и прежде, его идея не вызвала отклика. Народ сосредоточенно молчал, никто не торопился брать на себя ответственность за общее решение.

— Нужно ехать в Петербург, подать жалобу, — наконец подал голос губернский секретарь Похлебкин. — Пусть начальство разберется и накажет.

Что за начальство будет разбираться в здешних делах, и кого оно будет наказывать, он уточнять не стал. Предложение чиновника так же не вызвало никаких комментариев.

Пришлось говорить мне: