Черный монах

– Боже! – вырвалось у меня. Ни о чем не думая, я ружейным ложем сильно ударил по черепу. Он несколько раз перевернулся в воздухе и скатился по откосу в яму. Затаив дыхание я смотрел на него. Мысли путались в голове. Я отступил от ямы на шаг, не теряя черепа из виду. Пятясь, я сделал второй, десятый, двадцатый шаг. Я вел себя так, будто он выкатился из могилы у меня на глазах. Наконец я повернулся к яме спиной и зашагал по пустоши к дому. Выйдя на дорогу, ведущую из Сэн-Гилдаса к Сэн-Жульену, я мельком глянул через плечо. Солнце отсвечивало на дерне. На краю могилы белело что-то округлое. Это мог быть и камень, которых множество валялось на месте раскопок.

II.

Когда я вошел в сад, я увидел Мома, разлегшегося на каменном крыльце. Он поглядел на меня виновато и завилял хвостом.

– Ты чего испугался, дуралей? – сказал я, выглядывая Лиз в окнах второго этажа.

Мом перекатился на спину и, как бы защищаясь, поднял передние лапы.

– Не делай вид, будто я каждый день порю тебя до полусмерти, – сказал я рассерженно. За всю свою жизнь я не ударил ни одно животное. Глупый пес, – продолжал я, – тебе не хватает только того, чтобы тебя укачивали и пеленали, хотя Лиз может этим заняться, если пожелает. Мне стыдно за тебя. Убирайся к черту.

Мом протиснулся в дверь, я вошел за ним и направился сразу в будуар. Там никого не было.

– Где же она? – спросил я, глядя на Мома, вошедшего вслед. – Я вижу, тебе неизвестно. Не притворяйся, будто ты знаешь. Уйди с кресла! Неужели ты думаешь, что моей жене понравится кресло, усыпанное твоей шерстью?

Я потряс колокольчиком, вызывая служанок. Ни Катрин, ни Фина не знали, куда ушла мадам. Я прошел к себе, умылся, сменил пропыленные охотничьи доспехи на мягкий, теплый костюм с бриджами и провел несколько минут перед зеркалом – я завел эту привычку не так давно, с тех пор, как женился на Лиз. Покончив с туалетом, я спустился в сад и уселся в легкое кресло под смоковницей.

– Где она может быть? – гадал я. Рядом вертелся Мом в ожидании прощения. Я простил его, конечно, ради Лиз, отчего он запрыгал.

– Резвая ты шавка, – сказал я. – Что же погнало тебя через пустошь. Если это повторится, я добавлю тебе прыти зарядом мелкой дроби.

Час назад я едва смел думать о галлюцинации, жертвой которой я стал, но сейчас я смело вспоминал все детали, немного краснея от стыда за поспешный отход от могильной ямы.

– Подумать только, – громко сказал я, – Ле Биан и Фортон разболтались, как старые бабы, и в результате я увидел то, чего не бывает. Растерялся, как ребенок в темной комнате. – Теперь-то я понимал, что каждый раз принимал булыжник за череп и сбрасывал его вместо черепа в яму.

– Черт побери! – проворчал я. – Нервы немного не в порядке. Должно быть, с печенью что-то неладно, если я вижу такие вещи наяву. Лиз знает, что принять от этого.

Я был не в духе и с отвращением подумал о Ле Биане и Фортоне. Но вскоре я прекратил предаваться мрачным мыслям, выбросил из головы историю с черепом, мэром и аптекарем и, покуривая, стал наблюдать, как за вересковой пустошью в океан уходит солнце. Мое сердце заполнило беспокойное счастье – чувство, знакомое всем мужчинам, всем, кто полюбил.

Постепенно лиловая дымка сгустилась над морем, потемнели лес и скалы.

Неожиданно вечерняя заря осветила небо, темнота отступила.

Облако за облаком зажигались нежно-розовым огнем. В таком же розовом свете купались и скалы. Пустошь и пастбище, вереск и лес горели и переливались. Я видел чаек, суетящихся над песчаной балкой. Их белоснежные крылья тоже были розовыми. Я видел мокрых стрижей, чертящих крыльями неподвижное зеркало реки, которая до самого дна была заполнена теплым отсветом облаков. Плеснул лосось, блеснув над водой серебряным боком. Тишину нарушало лишь щебетанье каких-то пташек, устраивающихся на ночлег внутри живой изгороди.

Вечный шепот океана подчеркивал тишину. Я сидел тихо, затаив дыхание, будто прислушиваясь в первому, отдаленному еще органному аккорду. Вдруг запел соловей, тишина сжалась, и первый лунный луч посеребрил туман, повисший над пустынными водами.

Я поднял голову. Передо мной стояла Лиз.

Мы поцеловались и, взявшись за руки, медленно пошли по аллее, посыпанной крупным песком. Было время отлива, над песчаной балкой вспыхивали и гасли тысячи лунных искр. Мотыльки трепетали над клумбами белых гвоздик. Осенние розы цвели, заглушая своим ароматом запах соленого ветра.

– Милая, – сказал я, – где Ивонна? Кажется, она обещала провести Рождество у нас?

– Да, Дик. Она подвозила меня сегодня днем. Передавала тебе сердечный привет. Но я не ревную. Ты сегодня с добычей?

– Заяц и четыре куропатки. Они в оружейной. Я попросил Катрин не трогать их, пока ты не посмотришь.