Черный мотылек

«Сейчас я скажу: „Вот как“, а он начнет оправдываться, — подумала она, — потом скажу: „Ничего страшного, оставим это“, и нам просто не о чем будем говорить». Урсула вновь сменила тему, как бы нечаянно заговорив о детях, сперва о его внуках, потом добрались до ее дочерей — еще одна нелегкая тема для Урсулы, — а там и до его сына. До его умершего сына.

Но Сэма она почти не слышала, хотя сама подтолкнула его к разговору и притворялась, будто ей интересно. Рука ее лежала на столе возле бокала с вином — не нарочно, Урсула и не замечала этого, она лишь старалась скрыть смущение и нарастающий гнев, изображая сочувствие и машинально бормоча:

— Какое горе, какая утрата.

Сэм потянулся к ней, накрыл ее руку своей. Только об этом она и мечтала — десять минут назад. Теперь прикосновение оглушало, казалось отвратительным. Урсула заставила себя не отнимать руки, но вместо приятного тепла его ладони ощущала тяжесть, жар, неудобство. К счастью, Сэм подозвал официанта, и это послужило для Урсулы предлогом убрать руку.

В полдесятого она поднялась из-за стола, и Сэм, похоже, тоже вздохнул с облегчением. Но вызвался проводить ее домой. Немного поупрямившись, Урсула сдалась. Неприятно, если он напросится в гости, чтобы взглянуть на первые издания Джеральда. Но Сэм не подошел даже к двери — остановился у садовой калитки, на том самом месте, где всего два часа назад Урсула мечтала, как Сэм поцелует ее на прощание. Всего лишь мечта, но эта сцена так и стояла у нее перед глазами.

— Спокойной ночи, — попрощалась она.

Сэм порывался что-то сказать, но она так и не узнала что, — запнувшись, он всего лишь повторил вслед за ней:

— Спокойной ночи.

По женщине нельзя предугадать, легко ли ей дадутся роды. Урсула это понимала, даже когда обвиняла Джеральда в том, что он выбрал ее в жены по внешним признакам. Хотя он вполне мог это учесть, когда впервые увидел ее — с широкими бедрами, высокой грудью, молодую, невинную, неискушенную. И Джеральд оказался прав. Сара родилась всего за два часа. Сейчас бы Урсулу уже к вечеру отправили домой. Тогда ее продержали в больнице три дня.

В ту пору женщины еще не спорили о том, что мальчики лучше девочек Не одни лишь мусульмане хотели сыновей. Поскольку Урсула начала побаиваться Джеральда и всячески пыталась ему угодить, она тревожилась, что девочку он не хочет. Он будет попрекать ее, как многие мужья попрекают жен. Но Джеральд изумил ее своим восторгом — она и не подозревала, что он способен так ликовать, так радоваться.

— Меня также беспокоило, — говорила она в диктофон Сары, — что Джеральд, хотя он и мечтал о ребенке, не очень-то обрадуется младенцу. Думала, он не знает, что такое малыш в доме. Я и сама не знала, но считала, что понимаю в этом больше, чем он.

— Но ты ошибалась, — с торжеством возразила Сара. Урсула предпочла не обращать внимания на ее тон.

— Верно, — откликнулась она, — я ошибалась. (И еще как, добавила она про себя). — Джеральд обожал тебя с самого рождения. Ты стала его сокровищем. Порой он жаловался, что писателя никто не принимает всерьез, его работу считают не настоящим делом, а скорее хобби, которое можно отложить, как только понадобится сделать что-то «полезное». Писатель целый день сидит дома, вот пусть и открывает дверь, подходит к телефону, беседует с гостями. Он часто напоминал мне, что с ним этот номер не пройдет, и я думала, точно так же будет и с ребенком, то есть с тобой. Джеральд потребует, чтобы его оградили от младенческих воплей, и уж точно не станет возиться. А он позабыл все свои правила ради тебя, своего сокровища.

Сара умиленно улыбалась, и Урсула постаралась выжать из себя улыбку. Было нелегко, но она справилась.

— Он возил тебя на прогулку в коляске. Тогда отцы этого не делали, а он — с удовольствием. Менял пеленки. Кормил бы тебя грудью, если б мог. Замучил врача. В 1966 году педиатры еще ходили к малышам на дом. Стоило тебе чихнуть, и Джеральд тут же вызывал беднягу.

— Тебе очень повезло, — заметила Сара.

— Ты имеешь виду — с мужем? С этим редкостным человеком? — Урсула предпочла не высказывать своего мнения. — Моя мама считала, что это неправильно. И тетя Хелен тоже. Ею всем винили меня. Отец спрашивал, почему мы не обзаведемся няней или хотя бы прислугой. Мы вполне могли себе это позволить. Но твой отец запретил. Он сказал: все, что делают няни, сделает и он, причем с любовью, какой от няни не дождешься. Разумеется, для Хоуп мы ее пригласили, тут уж другого выхода не было. — Урсула сделала паузу. — Тебе интересно?

— Мне бы еще какой-нибудь случай из жизни. Что-нибудь более… ну, личное.

— Ничего не приходит в голову.

— Ладно, пока и этого хватит.

Сара выключила диктофон. Вот и хорошо, подумала Урсула, больше мне не продержаться. Только житейских историй не хватало. Сара сама не понимает, о чем просит. Откуда ей знать? Они все ближе подходят к опасной теме. Если не остановиться вовремя, придется лгать.

— Когда папе исполнилось двадцать пять, он сменил имя, — заговорила Сара. — Почему, не знаю. Тебе что-нибудь известно?

Урсула не верила своим ушам:

— Ты уверена?