Черный нал

— Ближе так ближе, — согласился Че. — Их всех посадили на автомашины. Такси. Чинить они ничего не умели. Умели только ездить. Да и не надо было ничего чинить. Позвони — и тут же приедет бригада ремонтникое. Но проект оказался ошибочным. Мы получили около ста домов публичных на колесах.

— Товарищ Валентина! Кто вы? Вы что, герой кубинской революции?

—  Я извиняюсь. Они там получили. Без меня. Тогда всех баб отправили на рубку сахарного тростника. Очень хорошие были расценки. Можно было заработать целое состояние. Но они ничего там рубить не стали. А производительность в соседних мужских бригадах резко упала. Пришлось дамочек с плантаций эвакуировать.

В зале все уже лежали от хохота. Особист с парторгом рвались стаскивать докладчика со сцены, но генерал был в благодушном настроении.

— Пусть продолжает. Послушаем. И он продолжил:

— Пришлось вернуться к естеству. — Здорово он уже говорил по-русски. Образно и тонко.

— Открыли маленькие такие бордельчики по всей Гаване. Причем анонимные. Въезжаешь на машине во внутренний дворик, в гараж, закрывается дверь, ты выходишь прямо в объятия чаровницы. Однажды мы с Фиделем поехали к сестрам Мартинес…

— Все, хватит, — не стерпел уже генерал. — Товарищ Валентина сегодня пьян, как кубинский батрак. Я прошу его сойти с трибуны. И объявляю ему пятнадцать суток домашнего ареста за клевету на кубинскую революцию и балаган. Когда арест закончится, предложим ему стать руководителем театра миниатюр. Способности налицо. А сейчас слово получает начальник испытательного стенда. Он расскажет о выполнении повышенных обязательств к семидесятилетию нашей революции…

После этого товарищ Че, как улитка, забрался опять на год в свой дом. Он появлялся, только когда ему нужно было починить телевизор, и капитан Терехин охотно проделывал это, и когда нужно было прикупить чего нибудь для дома.

—  Что он там делает? — спрашивали Терехина.

— Картины пишет. Все стены обвесил.

— И что на картинах?

— Что и всегда. Города и страны.

— Этот-то чем виноват? Отпустили бы его в Испанию.

— А ты думаешь, кого-нибудь вообще отсюда отпустят?