Черный нал. Хранители порта

Только что за дом такой? Куда я вышел? Я обхожу вокруг. Окна погашены, двери заперты. И откуда эти колонны и портики? Я вхожу на порог. Тотчас холод и ужас камня проникают в меня. Впереди белое поле и туман. Позади поместье какое-то. Э, да это же школа!

А от дома моего до школы метров триста… Сейчас до переулка и направо. Как чудно, что я постиг реальное расположение домов и улиц здесь, на границе белого поля. Я двигаюсь, нет, бегу по переулку, но оказываюсь у двенадцатиэтажки. Да не было ее здесь. Здесь был переулок и мой дом!!! Там диван, там фонарь, там приемник. Вот проклятый туман. Да, точно. Я теперь знаю, где это. Угол Заводской и Красноармейской. Теперь прямо до конца улицы и направо по колее, чтобы не сбиться. Там справа магазинчик и кафе. Вот так. Нас не собьешь. Ключи бы не потерять. Ключики. Дверь, приемник. Вот и поворот. Только откуда киоск тут газетный справа, если он должен быть налево и сзади? Чушь. Значит, переставили. Вот сейчас два шага и море…

Только не было никакого моря. Был зоомагазин и улица Двадцатилетия Октября. А уже подъезжает и распахивает двери дежурный троллейбус. Я поднимаюсь в салон. Мы едем долго. Вначале я один в салоне, потом появляются и исчезают поодиночке разнообразные личности. Троллейбус кружит, останавливается. Это вокзал.

— Конечная. Выходите. Я зашабашила.

И я зашабашил. Над зданием гордо и ярко — «Боговыявленск».

Вхожу внутрь и отыскиваю буфет, согревая руки о грани сосуда, в коем обжигающий кофе с сахаром. Я ни о чем не думаю, и только какой-то предмет искажает истину, тянет, мешает. Это ключи. Я лезу в карман за мелочью — и вот они. Явились. Я сжимаю их в правой руке так, что металл впивается в пальцы, и вообще, отчего бы не заплакать? Но вместо этого я кричу громко и неестественно…

Потом первым же поездом возвращаюсь в Петербург.

Дом художника Птицы

Птица живет на Васильевском острове. Дом старый, пятиэтажный, подъезды выходят во внутренний непроходной дворик. Песочницы, клумбы. Метрах в ста, на противоположной стороне улицы, стоит другой дом, такой же старый, такой же пятиэтажный. Потолки здесь по три с половиной метра, окна широкие, квартиры большие, в основном коммунальные. А чердаки — просто загляденье. Вот только замки навесные подкачали. Хлипкие. Я сдергиваю дужку с первой попытки. Затем навешиваю свой замок. Мне нужны покой и одиночество. На чердаке достаточно полезных и нужных вещей. Например, кирпичи и пустые деревянные ящики, из которых я выстраиваю возле слухового окна ступени. Вид отсюда бесподобный. Особенно меня радует, что арка во двор Птицы видна совершенно отчетливо. Голые деревья не помеха. Автомашин припарковано две — «москвичек» белый и «ауди» голубой. Во двор не въехать, арка узкая. Я отчетливо вижу людей, идущих по своим делам мимо арки. Вот только, к сожалению, не могу видеть окон Птицыной квартиры. Они выходят во двор.

Ходить по чердаку нужно тихо-тихо. Бомжи бомжами, а бдительные жители верхнего этажа могут занервничать, а мне нужен полный покой и неторопливое течение мыслей.

Часа через два «москвичек» отбывает. «Ауди» остается в одиночестве. Потом на такси приезжает какая-то дамочка, входит в арку. И так далее и тому подобное. В десять вечера приходит молодой человек и уезжает на своем голубом красавце. Фонарь на месте, свет отчетливый. Я объявляю технический перерыв.

В Петербурге на вокзале я совершенно непроизвольно встаю в очередь за билетом на электричку до поселка, а когда вспоминаю, что это невозможно, усмехаюсь горько и нехорошо. Я мог уехать далеко, купить себе или снять какую-нибудь будку для житья, домик в дыре какой-нибудь, пожить там, а после все бы как-нибудь уладилось, прошло бы время, рассеялась тьма, ушли бы одни люди и появились другие. Только я вернулся на боевые позиции. Теперь мне необходимо было произвести разведку, решить со стратегией и тактикой. У меня, была одна надежда, один шанс. Дискетка. Узнать, что там на ней, — дело плевое. Можно было и в Боговыявленске найти какой ни на есть компьютер. Только если там номера накладных каких-нибудь и черный нал и более ничего, все оказывалось напрасным. Тогда я сяду в электричку, приеду в поселок, поднимусь к себе в квартиру. Ждать придется недолго. Вряд ли мне позволят принять ванну, сесть в кресло, включить телевизор, а впрочем, я не стану его включать. Просто буду сидеть и ждать.

С вокзала я отправляюсь на Моховую. В кафе все переменилось. Я не был здесь примерно год. Между «Бахусом» и пельменной отыскивается тихий уголок. Апельсиновый сок, кофе, сосиски, пирожное. Телефон-автомат напротив, он работает, жетон падает в щель. Гудок, изменение тона, другой гудок, второй, третий. У Птицы появился определитель номера. Наконец он берет трубку. А я кладу.