Черный обелиск

– Я делаю это, чтобы усладить свою фантазию. Ты разве никогда не слышал о том, что бывает любовь небесная и любовь земная? Ведь совсем недавно и ты старался сочетать их в отношениях с твоей Эрной и получил серьезный урок, о честный колониальный торговец любовью, который хотел бы держать в одной лавочке и кислую капусту и икру! Разве ты все еще не понимаешь, что от этого кислая капуста не начнет благоухать икрой, но икра всегда будет отдавать кислой капустой? Я держу их как можно дальше одну от другой, и тебе следовало бы делать то же самое! Так удобнее жить. А теперь пойдем потерзаем Эдуарда Кноблоха. Он кормит сегодня тушеной говядиной с вермишелью.

Я киваю и молча иду за шляпой. Сам того не замечая, Георг нанес мне тяжелый удар, но черт меня забери, если я дам ему это заметить.

* * *

Когда я возвращаюсь, в конторе сидит Герда Шнейдер. На ней зеленый свитер, короткая юбка и огромные серьги с фальшивыми камнями. К левой стороне свитера она приколола цветок из ризенфельдского букета, который, как видно, способен простоять очень долго. Она указывает на цветок и говорит:

– Мерси! Все завидовали мне. Прямо как примадонне.

Я смотрю на нее. Передо мной сидит, вероятно, как раз воплощение того, что Георг называет земной любовью, думаю я, – ясная, крепкая, молодая и без всяких фраз. Я послал ей цветы, она явилась, и баста. А к цветам отнеслась, как должен отнестись разумный человек. Вместо того чтобы разыгрывать длинную комедию, Герда взяла и пришла. Она выразила этим свое согласие, и обсуждать уже, собственно, нечего.

– Что ты делаешь сегодня после обеда? – спрашивает Герда.

– Я работаю до пяти. Потом репетирую одного идиота.

– По какому предмету? По идиотизму?

Я усмехаюсь. В сущности – да.

– В шесть ты кончишь. Приходи потом в Альтштедтергоф. У меня там тренировка.

– Хорошо, – тут же соглашаюсь я, не задумываясь.

– Значит, пока…

Она подставляет мне щеку. Я поражен. Посылая ей цветы, я вовсе не ждал таких результатов. А, собственно, почему бы и нет? Вероятно, Георг прав. Страдания любви нельзя победить философией – можно только с помощью другой женщины.

Я осторожно целую Герду в щеку.

– Дурачок! – говорит она и со вкусом целует меня в губы. – У странствующих артистов нет времени заниматься пустяками. Через две недели я еду дальше. Значит, до вечера.

Она выходит: ноги у нее сильные, крепкие, плечи тоже сильные. На голове

– красный берет. Она, видимо, любит яркие расцветки. Выйдя из дома, Герда останавливается возле обелиска и смотрит на нашу Голгофу.

– Вот наш склад, – говорю я.

Она кивает:

– Дает что-нибудь?

– Так себе… По теперешним временам…

– И ты тут служишь?

– Да. Смешно, правда?

– Ничего смешного нет. А что тогда сказать про меня, когда я в «Красной мельнице» просовываю голову между ног? Ты думаешь, Бог хотел именно этого, когда создавал меня? Значит, в шесть.

Из сада выходит старая фрау Кроль с кувшином в руках.

– Вот хорошая девушка, – говорит старуха и смотрит Герде вслед. – Кто она?

– Акробатка.

– Так, акробатка, – говорит она удивленно. – Акробаты по большей части порядочные люди. А она не певица, нет?

– Нет. Настоящая акробатка. Со всякими сальто, хождением на руках и вывертываниями тела, как человек-змея.

– Вы, видно, знаете ее довольно хорошо. Она хотела что-нибудь купить?

– Пока еще нет.

Старуха смеется. Стекла ее очков поблескивают.

– Милый Людвиг, – говорит она. – Вы не поверите, какой глупой вам покажется ваша теперешняя жизнь, когда вам будет семьдесят.

– В этом я отнюдь не уверен, – заявляю я. – Она мне и теперь уже кажется довольно глупой. А как вы, между прочим, относитесь к любви?

– К чему?

– К любви. К любви небесной и земной.

Фрау Кроль от души смеется.

– Об этом я давным-давно забыла, и слава Богу!

* * *

Я стою в книжном магазине Артура Бауера. Сегодня день расчета за репетирование его сына. Артур-младший воспользовался случаем и положил мне на стул в качестве приветствия несколько кнопок. За это я с удовольствием ткнул бы его бараньим лицом в аквариум с золотыми рыбками, украшающий их плюшевую гостиную, но надо было сдержаться, иначе Артур-старший не расплатился бы со мной, и Артур-младший отлично это знает.

– Значит, йоги, – бодро заявляет Артур-старший и пододвигает ко мне стопку книг – Я тут отобрал вам все, что у нас есть. Йоги, буддизм, аскетизм, созерцание пупка… вы что, намерены стать факиром?

Я неодобрительно разглядываю его. Он низенький, с острой бородкой и юркими глазками. Еще один стрелок, думаю я, который целится сегодня в мое подбитое сердце! Но с тобою, пересмешник, и твоей дешевой иронией я уж справлюсь, ты не Георг! И я решительно спрашиваю:

– Скажите, господин Бауер, в чем смысл жизни?

Артур смотрит на меня с напряженным ожиданием, точно пудель.

– Ну и?

– Что – ну и?

– В чем же соль? Это ведь острота – или нет?

– Нет, – холодно отвечаю я. – Это анкета – ради блага моей юной души. Я задаю этот вопрос многим людям, особенно тем, кому надлежало бы иметь и ответ на него.

Артур перебирает пальцами бороду, точно струны арфы.