Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов

— Нет, не понял еще… Тогда я скажу. Дело ведь не в том, малый, нарочно убивал ты талов или же нет! Люди всегда убивают друг друга по делу или без дела, по-другому и не бывает, — качал седой головой Симон. — Тут иное. Отняв их жизни в горячей обиде и оставив свою, ты, Ратень, нарушил себе судьбу. Тутя умер, и Сваня умер, и ты должен был умереть вместе с ними… А ты нарушил… Это уже вина для волхва! За это ты должен наказать сам себя, не дожидаясь другой, верхней расплаты, что приносят боги.

— Виноват, отче…

— Ты сам пойми… — продолжал Симон. — Будь ты воин, как прежде, и разговора не было бы: воин за кровь почет принимает. Но ведь ты, малый, сам захотел для себя другой доли, сам ее выбрал. Сам просил богов поднять тебя над другими, подарить тебе ум и глаза чародея, который больше понимает про жизнь и видит дальше. Сам! А чем больше дают тебе боги, тем строже спрашивают не только за каждое действо, но и за всякое малое хотенье, запомни это. Теперь терпеть тебе… Потому что с волка спрашивается по-волчьи, с человека — по-человечески, а с кудесника — по другим канонам, так-то…

Чувствуя себя маленьким, нашкодившим исподтишка ребенком, Ратень не спорил. Только ниже, как в детстве перед отцом, наклонял голову и прятал глаза. И духом, и телом готов был на любое, самое жестокое искупление. Только прикажи, отче…

Симон, конечно, без труда прочитал его мысли, словно начертанные острым на деревянной доще. Еще раз покачал взлохмаченной головой, пристально посмотрел на него, прищурив глаз, словно прицеливаясь.

— Ладно, живи пока, Ратень, — сказал-подумал Симон, задумчиво прикрывая веки. — Сослужишь службу… Сможешь, сослужишь — значит, быть по сему, пусть все идет как идет! Значит, в этом предначертание, такую пряжу соткала на твою жизнь богиня Мокошь… А служба такая — найти Зло там, где его не видно, выкурить оттуда, где оно притаилось, и извести вместе с корнем, чтоб никогда больше не проросло. В этом и будет твое искупление, малый… Искупишь — снова станешь самим собой, опять начнешь говорить с богами, смело глядя глаза в глаза, так-то… Это мое последнее слово!

Ратень собирался задать ему еще много вопросов. Что искать, где искать, как поступить, найдя? Да и какое из зол имел в виду Волхв, когда зла кругом — словно лягушек в болоте, что квакают с каждой кочки…

Не успел спросить. Ничего не успел. Яркий, отчетливый лик Симона начал таять, подергиваться мутной, белесой дымкой, Волхов-река плеснула водой до неба, взметнула его, закружила, понесла стремительным журчащим потоком и вдруг, сразу, выплюнула на поверхность, к белому свету.

Старая Мотря тоже оказалась рядом. Ласково улыбалась ему всеми морщинами, показывала коричневые, стесанные до корней зубы. Поднесла ему чашу с густым пахучим питьем. Но он не в силах был даже поднять голову, чтобы приложиться губами. Они обе поняли это, сами в четыре руки приподняли его тяжелое тело, вдоволь напоили охлажденным варевом.

Потом он без всякого перехода провалился в сладкий, ничем не замутненный сон, спокойный и безмятежный, как у малых детей.

6

Сельга, пошатываясь, отошла от его лежанки. Она чувствовала себя такой усталой, словно в одиночку таскала по широкому полю тяжелую деревянную борону. Почти на ощупь добралась до своей лежанки, упала пластом, прикрыла глаза.

Старая Мотря, понимая, каково это — вот так, напрямую, отдавать свою силу-живу в помощь умирающему, захлопотала теперь над ней. Присела рядом, мягко гладила по голове. По себе знала, ее приемная дочь чувствует себя сейчас, как зерно, что пропустили через каменные жернова. Тяжко брать на себя чужие болячки.

— Выживет волхв, теперь точно выживет, — сказала Сельга, не открывая глаз. — Крепок же, однако, мужик…

— Что ж, когда-то он тебя спас, подарив кольчугу… Теперь ты ему отплатила, — напомнила старая. — Всю силу, поди, отдала, девонька? — посочувствовала ей Мотря.

— Нет, не всю, — сказала Сельга через некоторое время. — Я помогла только, удержала сначала, а дальше там началось другое, непонятное мне. Иная сила колесом ходила… Видела только реку, а что за река, откуда? Не поняла… Не пустили меня туда. Словно руками, как малую, взяли и в сторону отодвинули…

— Понятно, у волхвов свои таинства, — сказала Мотря.

— Это да…

Старая Мотря продолжала успокаивающе гладить ее. Она знала, в Яви много таинственного. Сельга по молодому задору этого не понимает, ей от избытка игривой силы кажется пока, что в Яви человеку доступно все. Но к некоторым тайнам лучше не прикасаться, чтоб не опалиться их охранным огнем, так-то…

7

Кутре казалось — все вокруг соскочило со своих мест и понеслось вскачь. Рыжий костер замелькал яркими пятнами, бледная луна, подныривая под тучи, заплясала в небе, круглые лица талов расплывчато сновали кругом, разевая от любопытства рты и блестя белками. Даже звуки: гомон, лай, крики, бубен шамана, сдержанный, тревожный шорох ночного леса — слышалось ему, тоже не стояли на месте, сплетались в один нескончаемый, кружащийся хоровод звуков.