Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов

Князь Добруж объявил большой привал только вечером, на второй день пути, когда кони и люди одинаково шатались от усталости. Велел слезать с коней, располагаться на ночевку, разводить огонь, готовить горячее варево. Далеко ушли, мол, теперь не догонят, даже если идет кто по следу…

Ночью князь долго не мог уснуть. Тело, изломанное быстрой дорогой, гудело, и усталость вроде смыкала глаза. Вот-вот, казалось, заснет, забудется. А чуть задремлет, и опять вскидывается, словно сонный дух Баюнок, приласкав, тут же отталкивает.

Позор… Бесчестье… Обида…

Сколько может человек пережевывать беду? Бесконечно, наверное… Это радость люди хлебают быстро. Скоро, слишком скоро насыщаются ею от пуза и перестают ее чувствовать, думал князь. А горький кусок — он долгий, тягучий. Накрепко пристает к зубам, как смола…

Князь так и проворочался на попоне, остро пахнущей лошадиным потом, почти до рассвета. Филин ухал в чаще, казалось князю — насмехается над ним филин. Слепая ночная бабочка устремилась на свет костра, задела крылом — опять обида внутри. Почему раньше не задевала, когда был в силе и славе? Обнаглела?

Добруж уснул только к утру. Неожиданно провалился в глухой, без видений сон, как в колодезный сруб без дна. Сон стал спасением…

Князь проснулся, когда почувствовал, что его будят, осторожно потряхивая за плечо. Добрыня, старшенький, напоминал отцу, что солнце встает, путь уже развиднелся, а значит, пора.

На коня князь вскочил, пересиливая себя. Вроде спал, но как будто и не отдохнул совсем. И тело ломит, и в голове словно старая рухлядь слежалась гнилым, осклизлым комком. Вот если бы случилось во сне умереть, без боли, без мук, без кровавых судорог, мрачно подумал князь, хорошо было бы… Но боги и этого счастья не подарили… Отвернулись…

Они опять двигались сквозь бескрайний лес, бродом пересекли две небольшие речушки. За второй по команде князя повернули на восход солнца.

Добруж, погоняя коня впереди всех, смотрел вокруг.

День удался на славу. Золотой Хорс обильно облил Сырую Мать своим щедрым светом. Капли росы дрожали на траве и деревьях, высыхая под его лучами. Беззаботные, вездесущие птахи чирикали и свиристели на разные голоса. Обычная, летняя жара еще не набрала свою пыльную, томящую силу, и все вокруг было чистым, свежим, словно умытым до блеска студеной ключевой водой. В прозрачной синеве неба нежились редкие легкие облачка, мгновениями застилая солнце мягкими тенями и снова отплывая от огненного глаза, словно Хорс смаргивал их одним движением лучистых ресниц. От этих переливов теней и света казалось, будто сами верхние боги поглядывают с небес на землю, любопытствуя, как там поживает незадачливый князь, куда теперь спешат его усталые люди, утомленные бегством и прибитые поражением…

Прибитые?

Нет, хватит!

Теперь, окончательно проснувшись на лошадиной спине, глядя на окружающую беззаботность, князь и сам воспрянул духом. В голове наконец прояснилось, едкая обида отступила от сердца, Добруж начал думать как князь и воин, а не как заполошная баба, квохчущая над разбитым горшком с теплым варевом.

Прибитые…

Пусть! Зато за одного битого меняют трех небитых и неученых, так говорят торговые гости, нахваливая продажных холопов. Главное — боги оставили ему жизнь! И сам ушел от ярости свеев, и старших сынов увел. Или это не подарок богов, если подумать?! Гард, власть, дружина, сокровища — все это наживное… Сыны — вот главное его достояние, в них потечет дальше по Реке Времен его кровь… И хоть он часто забывал об этом, боги напомнили…

Боги, боги… Причудливы их дела, бесконечно извилистое переплетение судеб, что путает старая Мокошь узловатыми своими руками. И воля богов в жизни человека, если сравнить — как правило-весло на быстрине, которое, кажется порой, только мешает в руках, путает движение челна, уносимого стремительным рокотом течения. Спорить с волей богов, что класть весло поперек течения — так и перевернуться недолго. А не станешь спорить, отдашься течению, смотришь потом — и выровнялся челн, пристал к берегу, где вроде бы и пристать невозможно. Волей богов пристал!

Теперь, когда муть в голове осела, князь снова начал думать быстро и остро, как он привык. Да, взяли город, да, развеяли его рать, как труху по ветру. Но уцелел он сам, уцелели старшие сыновья, наследники и продолжатели. И княжеская казна, богатая сокровищница, начатая еще отцом Добрыней, тоже схоронена в надежном месте. Не докопаются до нее, тут нужно место знать и тайный вход…