Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов

Мы долго шли к схрону известными тропами. Что ж, дело привычное, и тропы знакомые. Не первый раз родичи на рать уходят, только это и успокаивает. А что, наши дети тоже с малолетства деревянными мечами играют, а из луков даже бабы стреляют наравне с мужиками. Мы тоже не беззащитные, никогда подолгу мирно не жили. Это вялые южные люди могут упасть на колени перед опасностью. Сложить руки перед грудью и, склонив голову, ждать смерти, как овца под ножом. Их кроткий бог все им прощает, даже трусость. А наши боги гневливые, трусов в Ирий не принимают. Меч бросил, спросят, с рати убежал, стариков, баб, детишек без защиты оставил? Ну и катись отсюда к Кощею. Там пропадай навечно, терзаемый неумолимым Злебогом. Если ты муж — должен зубами врага загрызть, коли, случись, руки отсекут!

Зато теперь у меня тоже была своя дружина… Даже Мяча-дурачок вышагивал с рогатиной, подкованной на концах железом, бормотал себе что-то воинственное. Да, дружина подобралась лихая: старые, малые да увечные. Три убогих, да бес хромоногий, как говорят в таких случаях. Хочешь — мух бей, хочешь — комара воюй. Или нападай на болото с лягушками, с такой силой можно и жабу всемером одолеть…

По дороге в схрон к нам присоединялись родичи из других селений. Бабы, дети и старики, погоняя скот, шли за нами. Молодые помогали идти старикам. Впрочем, самые немощные из стариков, которым жизнь уже опостылела, своей волей оставались в селениях. Присматривать за оставшимся скотом, который не мог далеко уйти. Так всегда было. Старики не боятся ворогов. Долго жить тоже надоедает, рассказывают. А лютая смерть от чужого меча — прямая дорога в Ирий, за это многие провинности списываются с людей.

Мужики, веселые от хмельного, толпами торопились в другую сторону, бить свеев, брать и делить их добро. Как я удержался, не повернул за ними, не знаю. Сельга… Меня не подначивали, знали, не своей волей иду с бабами. Но косились, конечно.

Вечером я скомандовал своему войску привал. Остановились, развели костры. Все вешали котелки, варили кашу. Бабы выдаивали лишнее молоко у коров и коз. Ребятишки, утомившись походом, быстро прекращали возню и засыпали.

Каким образом я решился? Словно бес в бок толкнул. Не знаю, может быть, это воинские доспехи, привычной тяжестью напоминающие о безрассудстве былых набегов, придали мне такую небывалую храбрость. Когда все расположились у костров, я, разоблачившись от военной сбруи, подошел к ней. В первый раз сам подошел.

Сельга… Она сидела у своего костра рядом со старой Мотрей и остальными бабами. Все смотрели на огонь и негромко обсуждали что-то. Песен и смеха не было. Какие песни, когда мужики на рать отправились. Бабы, я давно заметил, о бранном деле по-другому думают, по-своему. Злее, что ли? И то рассудить, мужикам — игра и добыча, а бабам — слезы и костры погребальные…

— Сельга, можно тебе слово сказать? — спросил я.

Сам устыдился, получилось хрипло, невнятно. Но все вокруг костра услышали, заинтересованно замолчали.

Она подняла голову, вспорхнула ресницами, посмотрели на меня удивленно. Отблески пламени играли у нее на лице, заставляя глаза блестеть еще ярче.

Зарница! Я не смог смотреть на такую красоту. Отвернулся, чтобы не ослепнуть.

— Ну, говори, — сказала она, не повернувшись ко мне. Холодно сказала, ох, как холодно… И отступать было некуда.

— Отойдем на шаг? — спросил я, с трудом выталкивая слона из горла.

Она молча поднялась. Плавным, красивым движением поправила волосы.

Легкой, скользящей походкой пошла вперед, в темноту. Я, как Мяча-дурачок, бревном ушибленный, поплелся за ней.

В спину захихикали глупые бабы.

Говори… А что говорить?

Как сказать? Внутри себя я всегда придумывал для нее разные слова, много слов. Но как их сказать, не охрипнув прежде?

Убежать, пока не поздно, думал я, с трудом переставляя ноги. Даже рот прикрыл. Чтобы бьющееся сердце птицей не выскочило…

Часть вторая КРОВЬ ЗЕМЛИ

1

Я, Рагнар Большая Секира, сын Рорика Гордого и прекрасной Ерды, воин, ярл и морской конунг, истоптал своим деревянным конем многие водные дороги Мидгарда. Повидал народы, живущие под теплыми и холодными небесами. И скажу правду — они все разные.

Есть народы — как овцы. Сколько их ни стриги, они будут только блеять жалобно и мочиться от страха. Есть народы — как волки. Волки поодиночке страшны только для баранов. Но, сбившись в стаю, могут напасть даже на медведя. Есть народы — как быки. Те жуют свою траву, пока их не разозлишь. А если разозлишь — не остановишь, пока они не выплеснут ярость. А потом их опять можно кормить травой и пасти. Есть народы — как медведи. Они сильны и вместе, и поодиночке, крепки телом и проворны умом. Но таких мало, конечно. Может быть, только мы, дети Одина, такие…