Чёрный огонь Венисаны

Сегодня ордерро Шейсон выглядит очень уставшим – за ужином он рассказывал о драке торговцев шерстью у Душной лестницы, нескольким ордерро пришлось разнимать драчунов, и в результате ордерро Шейсон получил от одного из торговцев локтем в живот. Агата развесила было уши в надежде понять что-нибудь про то, где находится эта самая Душная лестница, да так ничего и не поняла и только расстроилась. «Уйду я с этой работы», – грустно сказал ордерро Шейсон. «Осторожно, – сказала молчавшая до сих пор Джина. – От клятвы до лжи один шаг». «И то правда», – смущенно сказал ордерро Шейсон, от греха подальше похлопал себя скрещенными руками по плечам и больше в этот вечер на всякий случай не говорил ничего. Вот и сейчас он молча стоит в дверях спальни девочек и держит на ладони какую-то коричневую конфетку. Нет, не конфетку – горько пахнущую пастилку; она похожа на пастилки, которые жует папа Агаты, когда у него болит голова, только те посветлее и поменьше.

– Зачем это? – удивляется Агата.

– От бессонницы, – говорит ордерро Шейсон. – Всем надо. От зеленого воздуха здесь все страдают бессонницей.

Агата чуть не проговаривается, что и не планирует спать, но вовремя спохватывается.

– Я очень устала, – говорит она, – я засну и так рано или поздно.

– Нельзя рисковать, Агата, – неожиданно говорит ордерро Шейсон. – Засыпать надо сразу. Ты не понимаешь.

Агата действительно не понимает, но вдруг соображает, что, несмотря на длинный-длинный день, сна у нее и правда ни в одном глазу, зато от ордерро Шейсона горько пахнет пастилкой, и он смотрит на нее сонными-сонными глазами, едва держась на ногах.

– Да, конечно, – говорит Агата, берет пастилку с ладони ордерро Шейсона и кладет ее на язык.

Горечь оказывается такой ужасной, что Агата едва не выплевывает пастилку прямо ордерро Шейсону под ноги. «Терпи, терпи, терпи», – говорит себе Агата и с усилием делает вид, будто жует, запихнув пастилку языком куда-то за щеку.

– Спокойной ночи, Агата, – устало говорит ордерро Шейсон. – Засыпай быстро, спи без помех, – и наконец уходит.

Агата стремительно выплевывает мерзкую пастилку и кидает ее под кровать.

Клейма на книгах действительно нашлись – вернее, нашлось клеймо на второй книге, на той, которая «Еще одна…», вот только сперва это клеймо привело Агату в полное отчаяние: очень тщательно нарисованное, оно оказалось совершенно непонятным! На красивом, изящном круглом рисунке были какие-то лесенки, и стрелки, и опять канаты, и названия незнакомых террас и балконов, и даже какие-то «барельеф с Невинным» и «выступ Мучеников», и от досады у Агаты сперва чуть голова не закружилась, но она все вглядывалась и вглядывалась в круглое клеймо, и вдруг до нее дошло: маленький дом с книжкой на крыше стоит в самом углу скошенного прямоугольника с единственным известным ей названием! «Шаткий рынок» – это же туда Джина носит продавать столовые приборы, и внутренности муриошей, и «глазники», и еще домашний творог из муриошьего молока. А поскольку Агата сегодня была в итоге очень хорошей, очень послушной, очень услужливой девочкой (и не осталась без ужина, и получила свою порцию голубиного рагу!), Джина, конечно, строго сказала, когда Агата с Ингой мыли и перетирали посуду после ужина, что завтра Агата должна будет помочь ей отнести все это на Шаткий рынок.

«Умная девочка, – хвалит себя Агата, – умная девочка с хорошим планом».