Черный охотник (сборнник)

Его с трудом можно было узнать. Лицо гиганта было покрыто грязью, на голове не было шляпы, и густые волосы космами спадали на глаза. Рот был открыт, губы совершенно бескровны, глаза блуждали, а огромные руки судорожно цеплялись за ручки кресла, в котором он сидел, весь съежившись, словно загнанный зверь.

Давид закрыл за собой дверь и приблизился к нему. Карбанак сделал усилие над собой и встал, но улыбка, которой он хотел приветствовать Давида, придала его лицу еще более страшное выражение.

— Я пришел по вашему приглашению, — начал он, с трудом выжимая из себя слова. — Вы велели мне прийти, если я буду нуждаться в друге. Когда вы оставили меня, я отправился домой и там нашел Николета у моей жены. Пока меня истязали на улице, он был с нею. Я захватил их врасплох — мою жену, которая была честной и преданной женщиной, пока Биго и этот купец не развратили ее, и…

Руки Карбанака судорожно сжались в кулаки. Он поднял их к Давиду, раскрыл их и показал ему залитые кровью пальцы.

— Я не успел смыть кровь, — прошептал он, — я убил Николета — вот так!..

Давид Рок слушал его и от ужаса и изумления не в состоянии был произнести ни одного слова.

— Весь город гонится за мной по пятам, — продолжал Карбанак. — В последнюю минуту, когда я уже потерял было всякую надежду и считал себя погибшим, я подумал про вас и вспомнил ваши слова. Никто не видел, как я забрался сюда через окошко, которое вы оставили открытым. Что вы намерены сделать со мной?

Раньше, чем Давид успел ответить, открылась дверь и вошел Пьер Ганьон.

Двадцать минут спустя Карбанак был спрятан в глубине чулана, в котором хранилась старая мебель.

* * *

Присутствие Карбанака, его горькая и жуткая повесть, то обстоятельство, что он теперь скрывается от закона, и даже сознание, что весь город ищет его, — все это нисколько не встревожило Пьера Ганьона, на лице которого по-прежнему были написаны грусть и безнадежность.

— Несчастный человек, — сказал он, подразумевая Карбанака. — Я вполне понимаю, что он должен переживать. У него так же безнадежно на душе, как у меня. Стоит ему только выйти отсюда, и его ждут пытки и петля… что, впрочем, я и сам предпочел бы, чем находиться в моем положении.

— Я тебя не понимаю, — сказал Давид.

— Не понимаешь? В таком случае позволь тебе сказать следующее: с тех пор, как белый человек поселился на берегу этой реки, ни над одним джентльменом не сыграли еще такой шутки, как сегодня надо мной. Завтра я стану всеобщим посмешищем во всей провинции. Подумай только, обманут и обесчещен одной и той же женщиной — Нанси Лобиньер!

— Нанси совершенно иначе смотрела на это, — задумчиво произнес Давид Рок.

Пьер Ганьон метнул в него молниеносный взгляд.

— Почем ты знаешь?

— Я провожал ее в ее экипаже после… дуэли. Она и была тем молодым человеком, который стоял у опушки леса.

— Что-о-о! — воскликнул Пьер.

— Да, — подтвердил Давид. — И она чрезвычайно горда твоим поведением. И она была счастлива, когда все это кончилось. Нанси сказала мне, что теперь убеждена, что ты никогда в жизни не будешь больше драться на дуэли и сдержишь свое слово джентльмена. И потому, сказала она, она тебя любит.

— Она что?

— Тебя любит, — спокойно повторил Давид. — Она так и сказала мне: передайте ему, что я давно уже люблю его, но, помимо любви, я должна также питать уважение к любимому, а я не могла бы уважать человека, который живет праздно и занимается только поединками. Вот ее подлинные слова.

Пьер Ганьон подошел к окну, выходившему на улицу. Он отвернул лицо от Давида, выглянул сперва на улицу, а затем произнес;

— Давид, возможно ли, что ты бы стал искажать слова Нанси, чтобы доставить мне удовольствие?

— Даю тебе слово, что я повторяю ее слова.

Пьер все еще стоял, отвернувшись от него, и глядел на улицу.

— На улице полно народу, — тихо произнес он. — Надо полагать, что ищут Карбанака.

— Я убежден, что Нанси будет счастлива, если ты навестишь ее сегодня, — продолжал Давид. — Эта ярость с ее стороны, о которой ты рассказывал, и дикая ссора между вами — все это было разыграно ею как часть замысла. И то, что она сказала тебе о поцелуях, тоже правда. Ее отец и я…

— Ты обратил, Давид, внимание на руки Карбанака? — спросил Пьер, словно он и не слышал того, что говорил ему друг — Мне кажется, что у него типичные руки лодочника.

— Да, пожалуй, — согласился Давид, озадаченный странным оборотом разговора. — Он рассказывал мне, что на лодке забирался в глубь страны и скупал меха у индейцев оттава.

— Было бы чудесно иметь его с собой в лодке, — словно обращаясь к самому себе, продолжал Пьер Ганьон. — Как жаль, что такой человек должен пропадать здесь. Ты знаешь, что ждет его, если его найдут здесь, спрятанным у меня?

— Могу только догадываться, — ответил Давид.

— Мы все трое будем повешены. Таков закон. Можешь вообразить — Пьер Ганьон и лейтенант Давид Рок висят на Лобной площади в Нижнем городе. А Нанси Лобиньер и Анна Сен-Дени стоят и глядят на это зрелище. Но все же я надеюсь, что до того, как нас будут вешать…

— Да? — спросил Давид, видя, что его друг умолк.