У основания мачты в большой железной клетке сидела форвалака. В темноте казалось, будто она, бродя по клетке и пробуя каждый прут, слегка меняется. То она казалась женщиной лет тридцати атлетического сложения, то мгновение спустя принимала облик стоящего на задних лапах черного леопарда, грызущего железо. Я вспомнил, как посланник говорил, — что монстр может ему пригодиться.
Я повернулся к нему. И вспомнил. Дьявольский молоток принялся забивать ледяные штыри мне в живот. Я понял, почему Одноглазый не хотел плыть за море. Древнее зло севера…
— А я думал, что вы умерли триста лет назад…
Посланник рассмеялся:
— Вы недостаточно хорошо знаете свою историю. Нас не уничтожили. Просто сковали цепями и заживо похоронили. — В его смехе прозвучала нотка истерики. — Сковали и похоронили, Костоправ, а потом дурак по имени Боманц нас освободил.
Я присел на корточки возле Одноглазого, уткнувшегося лицом в ладони.
Посланец, этот ужас, называемый в древних легендах Душеловом, дьявол страшнее дюжины форвалак, расхохотался безумным смехом. Моряки заухмылялись. Классная шутка — завербовать Черный Отряд на службу злу. Захватить великий город, а заодно и подтолкнуть разбойничков к преступлению. Воистину грандиозное надувательство.
— Расскажи мне все, Костоправ, — попросил Капитан, устраиваясь рядом со мной.
И я рассказал ему об эпохе Владычества, о Властелине и его Госпоже. Их власть простиралась на империю зла, не имевшую соперников даже в аду. Рассказал о Десяти Взятых (одним из которых был Душелов), десяти великих волшебниках и волшебницах, полубогах в своем могуществе, которых Властелин одолел и вынудил служить себе. Поведал о Белой Розе, женщине-генерале, сумевшей победить империю, но у которой не хватило сил уничтожить Властелина, Госпожу и Десятерых. Она смогла лишь замуровать их где-то на севере в заколдованном кургане.
— А теперь, выходит, они вновь ожили, — заключил я. — Они правят северной империей. Должно быть, Тамтам и Одноглазый подозревали… А мы поступили к ним на службу.
— Взятые, — процедил Капитан. — Как форвалака.
Тварь завизжала и бросилась на прутья клетки. Над туманной палубой пронесся смех Душелова.
— Взятые Взятыми, — согласился я. — Пакостное сравнение. — Чем больше старинных легенд всплывало у меня в памяти, тем сильнее меня колотила нервная дрожь.
Капитан вздохнул и уставился в туман, за которым нас ждала новая земля. Одноглазый не отрывал ненавидящего взгляда от твари в клетке. Я попытался увести его, он вырвался.
— Подожди, Костоправ. Мне нужно это обдумать.
— Что обдумать?
— Тамтама убила другая тварь. На этой нет шрамов от ран, которые мы нанесли.
Я медленно повернулся и посмотрел на посланника. Он вновь рассмеялся, глядя на нас.
Одноглазый ни о чем не догадался. А я ему ничего не сказал. Нам и так хватало неприятностей.
Глава вторая
Ворон
— Плавание из Берилла доказало мою правоту, — буркнул Одноглазый, оторвавшись от оловянной кружки. — Черному Отряду в море делать нечего. Эй, девка! Еще эля!
Он помахал кружкой, иначе служанка его не поняла бы — он отказался учить языки северян.
— Ты уже надрался, — заметил я.
— Какая проницательность. Вы заметили, господа? Костоправ, наш уважаемый знаток искусств духовных и медицинских, настолько сведущ в них, что заметил мою нетрезвость, — объявил он заплетающимся языком, то и дело рыгая, и обвел слушателей угрюмо-серьезным взглядом, который по силам изобразить лишь пьяному.
Служанка принесла новый кувшин для него и бутылку для Молчуна, тоже готового принять новую порцию полюбившегося именно ему яда. Он пристрастился к кислому вину из Берилла, которое превосходно соответствовало его характеру. Деньги перешли из рук в руки.
За столом нас было семеро. Мы сидели опустив головы, потому что в заведении было полно моряков, а чужаков и иностранцев вроде нас всегда бьют в первую очередь, когда начинается драка. Если не принимать в расчет Одноглазого, мы предпочитали драться тогда, когда нам за это платят.
В уличную дверь просунулась уродливая физиономия Ростовщика. Он прищурился, глаза-бусинки забегали по сторонам и отыскали нас.
Ростовщик. Его назвали так потому, что он обдирает Отряд как липку. Имя ему не нравится, но он сам говорит, что любое имя лучше прозвища, которым его одарили родители-крестьяне: Сахарная Свекла.
— Эй! Да это же Сладкая Свеколка! — взревел Одноглазый. — Вали сюда, конфетка. Одноглазый угощает. Он слишком пьян, чтобы найти деньгам лучшее применение. — Одноглазый не соврал. Когда он трезв, то выцыганить у него монетку труднее, чем растянуть воротник из высохшей сыромятной кожи.
Ростовщик подмигнул и по привычке украдкой огляделся.
— Парни, вас зовет Капитан.
Мы переглянулись. Одноглазый притих. Последнее время мы почти не видели Капитана — он постоянно крутился среди шишек Имперской армии.
Ильмо и Лейтенант встали из-за стола. Я последовал их примеру и направился к Ростовщику.