Черный отряд. Тени сгущаются

— И тем не менее… Ш-ш-ш! Там кто-то есть. Иди сюда.

Он повел меня куда-то в сторону, в обход площади.

«Ради чего я в это ввязался?» — размышлял я, разгребая ногами снег и держа оружие наготове. Неожиданно я уткнулся в спину Ворона.

— Ты что-то увидел?

Он пристально вгляделся в темноту:

— Здесь кто-то был. — Он принюхался, медленно поворачивая голову то направо, то налево, потом быстро прошел десяток шагов и показал вниз.

Он оказался прав — след был совсем свежим. Тот, кто здесь находился, торопливо ушел. Я посмотрел на следы.

— Мне это не нравится, Ворон. — Следы отчетливо показывали, что нежданный гость приволакивал правую ногу. — Хромой.

— Точно не скажешь.

— Кто же еще? Ну где же Ильмо?

Мы вернулись к ловушке для Загребущего. Потянулось нетерпеливое ожидание. Ворон расхаживал взад-вперед и что-то бормотал. Никогда не видел его столь встревоженным. За все время ожидания он бросил лишь одну фразу:

— Хромой не Душелов.

И в самом деле. Душелов почти человек. Хромой же из тех подонков, которые наслаждаются, пытая детей.

Скрип постромок и визг плохо смазанных колес возвестили о прибытии фургона. Ильмо вывел его на площадь, подъехал к нам и спрыгнул с козел.

— Где тебя носило? — Страх и усталость взвинтили мне нервы.

— Пришлось искать конюха и запрягать лошадей. А в чем дело? Что произошло?

— Здесь бродит Хромой.

— Вот дерьмо! И что он делает?

— Пока ничего. Он…

— Пошевеливайтесь, — рявкнул Ворон. — Пока он не вернулся.

Он подошел к камню с головой Загребущего в руке. Охранных чар словно и не было. Когда голова оказалась в углублении, золотистое сияние погасло. На голову и камень стали опускаться снежинки.

— Начали, — выдохнул Ильмо. — У нас мало времени.

Я схватил мешок и перенес его в фургон. Предусмотрительный Ильмо застелил пол брезентом, чтобы выпавшие монеты не провалились в щели между досками.

Ворон велел мне собирать все, что лежало россыпью под столом.

— Ильмо, вытряхни один мешок и дай его Костоправу.

Сами они грузили мешки, а я ползал на коленях, собирая раскатившиеся монеты.

— Минута прошла, — объявил Ворон. Половина мешков уже лежала в фургоне.

— Слишком много всего рассыпалось, — пожаловался я.

— Если придется, оставим на месте.

— А куда повезем мешки? И как мы их спрячем?

— В сеновале на конюшне, — решил Ворон. — На время. Потом сделаем у фургона фальшивое дно. Две минуты прошли.

— А что делать со следами колес? — спросил Ильмо. — Он сможет нас по ним выследить.

— А с какой стати ему вообще об этом беспокоиться? — засомневался я вслух.

Ворон проигнорировал мои слова и спросил Ильмо:

— Ты не маскировал следы, когда ехал сюда?

— Как-то не подумал.

— Проклятье!

Все мешки перекочевали в фургон. Ворон и Ильмо стали помогать мне собирать россыпь.

— Три минуты, — произнес Ворон и тут же воскликнул — Тихо! — Он прислушался. — Ведь Душелов не мог вернуться так скоро, верно? Нет, это опять Хромой. Сматываемся. Ильмо, ты поведешь фургон. Правь к главным улицам, затеряйся среди движения. Я пойду следом за тобой. А ты, Костоправ, постарайся уничтожить ведущие сюда следы фургона.

— А где Хромой? — спросил Ильмо, тщетно вглядываясь в метель.

Ворон показал.

— Нужно от него оторваться, или он все у нас отберет. Иди, Костоправ. Давай, Ильмо, езжай.

— Но, пошли! — Ильмо щелкнул поводьями. Фургон со скрипом покатил.

Я нырнул под стол, набил доверху карманы и побежал прочь от того места, где, по словам Ворона, затаился Хромой.

Не знаю, насколько удачно я сумел замаскировать следы фургона. Думаю, начавшееся с утра движение на улицах помогло нам больше, чем все, что я сделал. От конюха я тоже избавился. Я протянул парню носок, набитый золотом и серебром, — больше, чем он смог бы заработать на конюшне за несколько лет, — и спросил, не согласится ли он исчезнуть. Желательно, и из города тоже.

— Я даже не потрачу лишней минуты, чтобы забрать свое барахло, — ответил он, бросил в угол вилы и вышел.

Я торопливо вернулся в нашу комнату. Все, кроме Масла, еще дрыхли.

— А, Костоправ, — произнес он. — Как раз вовремя.

— Что, рана болит?

— Угу.

— Похмелье замучило?

— И это тоже.

— Сейчас что-нибудь придумаем. Ты давно проснулся?

— Да с час назад.

— Душелов был здесь?

— Нет. Кстати, куда он подевался?

— Не знаю.

— Эй, это же мои сапоги. Чего это тебе вздумалось надевать мои сапоги?

— Успокойся. Выпей вот это.

Он выпил, но не угомонился:

— Послушай, почему ты надел мои сапоги?

Я снял сапоги и поставил их возле огня, который уже начал угасать. Масло дышал мне в спину, пока я подбрасывал уголь.

— Если ты не успокоишься, у тебя разойдутся швы.

Наших можно успокоить только так. Когда им даешь медицинский совет, они прислушиваются. И, все еще злясь, Масло снова улегся и заставил себя лежать спокойно, но ругать меня не перестал.

Я стянул с себя промокшую одежду и напялил ночную рубашку, что попалась мне на глаза. Понятия не имею, откуда она взялась. Рубашка оказалась коротковатой. Поставив на огонь чайник, я взял свою сумку и подошел к Маслу:

— Дай-ка я тебя осмотрю.

Я очищал кожу вокруг раны, и Масло тихонько ругался, когда я услышал звук. Шарк-стук, шарк-стук. Шаги замерли возле нашей двери.