Черный парус беды

– Подстрелить бы, – мечтательно произнес Полуяров-младший, но и не подумал метнуться в каюту за подводным ружьем. Скорость – раз, высота борта – два, преломление – три. Ни прицелиться толком, ни тем более попасть. Разве что из пулемета порешить, но пулемета, как и любого другого огнестрельного оружия, на борту «Золушки» не было. Согласно международному морскому праву – низззя.

– Ну, дорада, что с того? – обиженно буркнул Петька.

Мы дружно игнорировали вопрос Козлова, и тогда он демонстративно отвернулся и забормотал-запел свою любимую песенку, которой успел извести нас до крайней степени: «Белый парус надежды, черный парус беды…» Дескать, видал я вас, ихтиологов.

Рыба лениво отвалила в сторону, и мы повернулись к Пете. Надо уважить человека.

Вообще, обидчивым Петька не был. Настолько, что даже подшучивать над ним было неинтересно. Только Федор по старой дружбе регулярно в этом упражнялся.

Петьку он знал со школы. И с тех пор относился к нему со снисходительностью, какую испытывает всякий убежденный троечник к продвинутому «ботанику». Они сидели за одной партой, и Петька исправно поставлял соседу тетради для списывания, получая взамен защиту от других троечников, тоже претендовавших на его знания.

В институт Козлов поступил легко, учился без проблем, а потом также без проблем нашел себе место в Департаменте природопользования и охраны окружающей среды города Москвы. С точки зрения руководства, он был идеальным чиновником: трудолюбивым, исполнительным, но самым привлекательным его качеством было отсутствие карьерных устремлений на фоне абсолютной неспособности к интригам.

Коллеги, и прежде всего руководство Департамента, очень удивились бы, узнай они, что вне служебных стен этот флегматичный увалень ведет очень даже активный образ жизни.

Потому что страсть подчас меняет людей до неузнаваемости!

Петр Козлов был кладоискателем. Начало увлечению было положено еще в детстве. Шарясь с другими дворовыми мальчишками по старому дому, выселенному и ожидающему сноса, он нашел свое первое сокровище. Вылезая в окно, наступил на подоконник – и тот треснул; приставил вторую ногу – и тот рассыпался в труху. Глядь, а под подоконником ниша. А в нише ридикюль. А в ридикюле лорнет из серебра и слоновой кости, десять позеленевших пуговиц с двуглавым орлом и стопочка купюр на сумму, на которую во времена Николая II можно было безбедно прожить в Первопрестольной года два, ну, или на месячишко скатать в какой-нибудь Биарриц – Европу посмотреть и себя показать.

Годы были советские, Петя был мальчиком честным, поэтому клад он отнес в милицию. Оказалось, что финансовой ценности найденное не представляет, историческую – отчасти. Лорнет и ридикюль, украшенный бисером и разноцветными уральскими камешками, отправились в Музей истории Москвы, где и сгинули в запасниках. Во всяком случае, Петька, сколько там ни бывал, в экспозиции их не видел. Царские купюры просто исчезли, и теперь Козлов полагал, что они уже тогда разлетелись по коллекциям бонистов, собирателей бумажных денег. Пуговицы с орлами тоже испарились. Но не все. Четыре пуговицы вернули удачливому мальчишке – на память о приключении. Сейчас, по прошествии стольких лет, эти пуговицы возлежали на бархатной подушечке под стеклянным колпаком и были красой и гордостью личного собрания Петра Козлова.

– Пойдем, – сказал мне Полуяров. – У него интересно. Заодно и познакомитесь.