Черный Пеликан

«Вот-вот, – поддержал я с неожиданной горячностью, – он все время в шарфе, его зовут Арчибальд, и еще у него есть приятель – тоже на А, Арнольд – они очень талантливые люди, то есть про Арчибальда я знаю наверняка, а про Арнольда подозреваю только – он держится так, будто взаправду… И еще есть доктор Немо, но он не в счет – всего боится, хоть и не заматывается шарфом – однако тоже умен по-своему, наверное умнее меня. Мы говорили про абстрактное сегодня – им всем очень подходит абстрактное, пусть они и не понимают до конца – лишь Немо, я думаю, понимает неплохо, но из него иной раз слова не вытянешь. Вам-то, Гиббс, это неинтересно – пятна на холсте, линии, которые ничего не обводят, всякие там аляповатые формы – но в этом вообще многое есть, можно и спрятаться, и заблудиться, что кому по вкусу. Они и прячутся, один больше, другой меньше, а может и наоборот, не разберешь, а Немо видит, но помалкивает, а мне грустно… Да, собственно, что грустно? Все так и должно быть, но все-таки обидно замечать, как из пустого в порожнее. Все равно что, знаете, поставить живой предмет – ребенка там или зверушку живую – и рисовать с натуры, а потом предмет в сторону, и рисовать с нарисованного, а потом еще и еще… Это не моя мысль, это они так делают порой, сегодня проговорились, но им не зазорно, а я-то вижу противоречие, от которого никуда не деться. С одной стороны устремляешься будто вдаль, а с другой – бежишь, не оглядываясь, желая, чтоб не поймали. Конечно, чем от натуры дальше, тем труднее за руку схватить… Я только вот чего не понимаю – а от кого зависит, чтобы так скрываться, будто в бегах, и в деревне этой сидеть, и все холсты – к стене?»

Гиббс шумно вздохнул и сказал сердито: – «Ладно, чего уж вы, небось привираете слегка. Тот, что в шарфе – он трус, понятно, и остальные тоже, раз меряются с ним, пыжась из всех сил, хоть я про них и не знаю. До кулаков-то небось не доходит, нет? Ну да, слабаки… – он пожевал губами и прибавил: – Шучу я, не кривитесь».

Мы помолчали, передавая друг другу флягу. «Вообще, – проговорил Гиббс, словно нехотя, – вообще-то любой почти за труса сойдет, когда впереди незнамо что, это вы вон кинулись браво, в штаны не наложив, хоть вас и предупреждали. А другие – поосторожнее, им за каждым кустом мнится, потому и глаза у них зажмурены, а в башке одни фантазии или эти, как там у вас – абстракции… Вам-то положим тоже мнилось, но вы не ныли – на том спасибо – а теперь вон и вовсе бояться нечего, это пусть другие побаиваются, сами не зная чего. Они голову сунут в песок – и готова крепость, или собьются в стадо – пыльно, но уютно. Тесновато конечно, но приятнее, чем снаружи да в одиночку – уж лучше по песочным ходам. Вот они и скучают там от скуки, а вы – вы поверху бродите, там не скучно, грустно только – вы и тоскуете от тоски. Но это беда небольшая, можно пережить…»

Гиббс замолчал и как-то странно прищурился нормальной частью своего лица. От глаза к виску протянулась паутина, и рот слегка съехал набок, как у сатира, задумавшего некое коварство. «На них кстати – на тех, кто с зажмуренными глазами – на них можно и отыграться, если есть охота. У меня-то уж нет, я свое вернул, а кому другому может и захочется, – проговорил он значительно, искоса поглядывая на меня. – Затея конечно пустая, но кровь разгоняет, с тоски-то…»

«Бросьте, Гиббс, я не из воителей», – отмахнулся я беспечно, а в голове мелькнуло – что это он, неужели про револьвер вспомнил? Может еще и про Юлиана догадался? С него станется, с хитрой лисы.

«Ха, а кто говорит, что из воителей? – усмехнулся Гиббс. – Не про вас речь, у вас там свои секреты… Это не подначка, я для подначек стар. Это о том, что нас пометили, да, что уж от себя таить, можно и сказать в открытую, но пометив, тут же и забыли – отложив в долгий ящик, не опасны мол. А сами бродят, не скрываясь – стадами, стадами – и на них самих будто печати: ‘слепой’ или ‘глухой’, или чаще просто ‘дурак’. Я-то не злобствую, но тем, кто злобствует – самая выгода, а никто и не подозревает до поры… Главное – не выпячиваться, – добавил он, поглядев на меня с непонятным выражением, – можно и шарфом замотаться для верности, потому что с теми, кто выпятился, уже конечно разговор покороче. Хоть про шарф я точно не знаю – так, к слову пришлось».

«Про шарф я тоже не знаю, – сказал я осторожно, не понимая, куда он клонит. – Пока не знаю, хоть и интересно конечно. И я ведь тоже не злобствую. Но вообще… Знаете, то, о чем вы говорите, я об этом думал и думал тут целые дни. И согласен со многим – почти со всем, можно сказать, согласен – будто у меня с глаз спала какая-то пелена…»

«Пелена? – переспросил Гиббс угрюмо, оборвав меня на полуфразе. – Не сочиняйте, ничего у вас не спало. Пелена никогда не спадет, а если вдруг спадет, то тогда и жить незачем будет. Молоды вы еще…» Он вздохнул и, как-то поскучнев, вновь уставился в стену напротив.