Черный Пеликан

Конечно, после дневного происшествия я не собирался уходить далеко, но ноги сами понесли меня в обход здания, мимо беседки и высохшего фонтана, а потом – по заброшенной аллее, освещенной редкими фонарями. Вскоре она перешла в едва заметную тропу с одинокими деревьями и кустарником по бокам, фонари кончились, но яркая луна давала достаточно света, чтобы различать путь, и я брел все дальше, радуясь свежему воздуху после прокуренного джипа, одиночеству и покою. Вдруг будто чья-то ладонь уперлась мне в грудь: тропа повернула, резко вильнув вправо, огибая перерубленный ствол, чернеющий в темноте, и кончилась внезапно. Впереди простиралась равнина, где не было ни троп, ни дорог, не росло ни единого дерева или куста, только блики лунного света жили на ней причудливой жизнью, вспыхивая в строгом порядке, перемещаясь и меняясь местами, разрешая свои вечные загадки. Как зачарованный, я глядел на живые картины, непредсказуемые и неизведанные – они никогда не повторялись, всякий раз находя новые сочетания, пульсируя в своем особенном ритме, занятые только собой, равнодушные ко всей остальной вселенной. Я понял, что это безупречнее всего, что я видел до сих пор, лучше калейдоскопа моей памяти, где лишь цветные стекляшки с редким намеком на имя, лучше россыпи слов на листе бумаги и назойливой мелодии в голове. Я судорожно прятал свой секрет в складках сознания, не выпуская наружу, чтобы совершенство чужой гармонии не разрушило его сущность, оказавшись убедительнее и строже – пронзительнее вороненой стали, громогласнее приглушенного хлопка. Музыка рождалась во мне и влекла меня куда-то, и я, не сознавая, что делаю, хотел шагнуть туда, к картинам и бликам – чтобы проследить их контуры неуверенной рукой, ощутить ладонью ледяной свет, лечь и поплыть в звенящих волнах – и почти уже сделал шаг, как вдруг грубый окрик ворвался в слух, убивая волшебство, я вздрогнул и оглянулся, с трудом сохранив равновесие.

«Вы с ума сошли?» – холодно осведомился неизвестно откуда взявшийся Гиббс. В лунном свете его лицо отливало хищным серебром, крючковатый нос изогнулся, как крепкий клюв, глаза блестели зло и цепко. «Зыбучие пески – не игрушка, – уже спокойнее продолжил он, – несколько шагов – и ничто не спасет, ни ваши, ни мои молитвы». Он наклонился, поднял с земли толстую сухую ветку, – «смотрите» – и швырнул ее прямо в световые блики. Ветка вонзилась в песок, прочертив чернилами вертикальную ломаную на серебристо-палево-сером, застыла на минуту или две, потом стала укорачиваться, покачиваясь и дрожа, и исчезла бесследно. Мне показалось, что поверхность маслянисто блеснула, и по ней пробежала легкая рябь, но может лишь моя впечатлительность была тому причиной.

«Понимаете?» – спросил Гиббс с легкой насмешкой. Я промолчал. Какое-то время мы стояли и смотрели на изменчивые узоры, но они уже не окрыляли так беспечно, в них притаилась ловушка, пренебрегать которой было нельзя.

«Много, много тайн», – сказал вдруг Гиббс неизвестно к чему. Я посмотрел на него. Он переменился здесь, вдали от города – будто расправил плечи и сбросил несколько лет. Исчезла сутулость, голос стал глуше и тверже. Во всей его фигуре будто подтянули крепления и завели невидимые пружины – он был готов к прыжку, к борьбе, и я не позавидовал бы хищнику, решившему помериться с ним хваткой.

«Многие тайны кончаются тут, – пояснил Гиббс, поморщившись, – нет ничего, что менее на виду, чем похороненное, как эта ветка – очень, знаете, бывает сподручно». Он лукаво глянул и подмигнул. Мне стало жутковато. Я прочистил горло и спросил не совсем своим голосом: – «Для тайника, вы имеете в виду?»

«Ну да, для тайника, вы это хорошо сказали, – подхватил Гиббс, и опять я почуял насмешку, – разные, знаете, получаются тайники. К некоторым потом и возвращаться не хочется – лучше б и забыть, где они…» Он отошел на два шага в сторону, звучно расстегнул молнию на штанах и стал, посвистывая, справлять нужду. Какая-то птица вспорхнула неподалеку, тревожно и отрывисто крикнув несколько раз. Что-то зашуршало, я всмотрелся под ноги, боясь змеи, но ничего не заметил.

«Я-то хорошо знаю это место, – продолжил Гиббс, вернувшись ко мне. – Рос здесь неподалеку, – он махнул рукой куда-то в сторону. – Ну и, бывало, все излазим, досюда доберемся, заляжем и смотрим – иной раз страшно. Всякие люди приходили и прятали всякое. Только тут уж так – спрячешь, а найти уже не найдешь, бесполезно. И спросить не с кого, только ящерицы рыскают. Кто не знает конечно, тому в новинку, ну а мы и рады. Или – приведут кого, ткнут ружьем в спину, говорят – сам иди. Тот и идет, что делать, а потом кричит, да уже поздно…» Гиббс помолчал. «Папаша мой тоже тут лежит, – добавил он вдруг невпопад, – пойдемте, ждут небось…» – и первый зашагал назад, по направлению к дому.