Черный пепел на снегу

– А вы чего встали, рты пораскрывали? – гаркнул он толпе собравшихся зевак. – А ну готовьте две лодки на погребальные костры. Закат уже скоро. Нечего им откладывать встречу с богами. Ульрик. Поди-ка сюда…

Нужно отдать людям должное – сработали они быстро.

Пока женщины собирали еловые лапы на последнее ложе для мертвецов, мужчины принесли с берега две лодки.

На одну уложили Снорре, на другую – Илву с детьми, как раз втроём уместились.

Своих вещей у покойников не осталось – все сгорело в огне пожара, а потому каждый, кто подходил попрощаться, стараясь не глядеть на обгоревшие тела, клал в лодку какую-то безделицу от себя.

Ярл с лекарем успели как раз к концу обряда, когда в отплывающие лодки полетели подожжённые стрелы.

– Ты что себе позволяешь? – взревел ярл, зло глядя на младшего брата снизу-вверх. Старость изъела его суставы и скрючила спину. – Почему не дал лекарю посмотреть на тела?

– А чего на них смотреть? – философски изрёк Къелл, устало потирая глаза. – Угорели. Мы их проводили как должно. До заката.

– Если лекарь хотел их посмотреть, значит… – Ярл ещё сильнее распалялся. Но он привык видеть брата с высоты своего импровизированного трона. Сейчас же, стоя с ним на равных, в окружении своих соплеменников, он чувствовал угрозу от внешне спокойного Къелла и оттого пасовал.

– А ничего это не значит, – отрезал тот. – Или ты хотел в угоду чужаку отказать Снорре и его семье во встрече с богами? Обычаи предков попрать захотел?!

Последняя фраза гремела, как гром. Къелл не зря пользовался авторитетом среди жителей селения. Он тоже умел играть на публику.

Люди вокруг согласно загомонили, осуждающе косясь на ярла, тому сказать было нечего. Но и отступить было нельзя.

– Хорошо брат, – прошипел он. – Твоя взяла. Но если я узнаю, что ты покрываешь эту ведьму… я точно её сожгу. Вместе с ученицей!

Как ни старался Къелл, а шила в мешке не утаишь. Кто-то что-то видел, слышал, придумал и передал дальше.

А потому к утру все четыре трупа оказались изуродованы. По одной из версий у Снорре вырос хвост, по другой – рог посреди лба. Кто-то даже утверждал, что видел Фрею, выходящую из его дома, прежде чем тот полыхнул.

Кроме того, снова начали болеть дети. Они засыпали, на их лицах выступали чёрные вены. Доктрус с умным видом ходил от одного дома к другому, обещая помочь, но Къелл по глазам видел: он не знает, что делать. Однако, лекарь с утра был особенно суетлив, щедро раздавал советы и инструкции всем желающим, а его взгляд всё чаще обращался к дороге.

Норд снова пошёл к брату, пытаясь того вразумить, но ярл был непреклонен в своём решении – ведьму в селение не пускать, и к ней за помощью не обращаться. Къелл разрывался между братом и людьми, всерьёз размышляя о том, что ему придётся сделать, когда придет время выбирать.

Люди же метались между реальной помощью, которую им уже оказала Агне, и страхом перед гневом ярла. К дому ведьмы снова было потек ручеёк страждущих, и перед единственными воротами в частоколе был выставлен караул, которому было запрещено выпускать любого, у кого был при себе ребёнок. Даже Ульрик с Нэл, которые стремились покинуть селение и переждать зиму в замке конунга, не смогли выйти за околицу.

Къелл корил себя за безделье, но на брата руку поднять не мог, хотя и понимал, что если дальше всё пойдет в том же русле, то придётся принимать решительные меры.

Два дня прошли для жителей селения как в тумане. Люди, чьи дети снова заболели, в отчаянии были готовы брать ворота штурмом. Караульные же, дальновидно отобранные из юных, горячих воинов, ещё не обзаведшихся семьями, не пропускали никого.

Дети стали погибать один за другим. А затем – возвращаться. Родители, ослеплённые надеждой, стеной стояли за своих чад и непрестанно уговаривали ярла о милости, отчего тот только сильнее распалялся.

Неизвестно, от кого впервые прозвучало страшное слово «драугры»[2], но оно накрепко осталось в сознании, вселяя ужас в людей.

– Это всё происки вашей ведьмы, – убеждал жителей лекарь, взгромоздившись на специально вынесенный для него стол перед Медовым залом: роста доктрусу не хватало, чтобы его было хорошо видно и слышно за широкими спинами мужчин. – Она навела порчу на ваших детей, поэтому они болеют. Уберёте причину – выздоровеют дети!

Люди мрачно слушали его, не перебивая – им уже нечего было сказать чужаку.

Вдалеке раздалось лошадиное ржание, и лекаря словно ветром сдуло с его импровизированной трибуны. Он крысой юркнул в Медовый зал, где ему была предоставлена маленькая коморка в дальнем конце.

Къелл, отправив убитого горем Ульрика проследить за пришлым (как бы не удавил, заразу), отправился к воротам.

Лекарь суетился не зря. За ним приехал провожатый от конунга. Совсем ещё юный, безбородый воин спешивался с разгорячённого жеребца. Вторую лошадь, смирную кобылку в яблоках, он держал под уздцы.

– Здравствуй, воин, – обратился он к юнцу. – Зачем пожаловал?

– И тебе не хворать, – зарделся юнец, довольный почётным обращением к нему. – Я приехал за лекарем конунга. Где он?