Чёрный полдень (СИ)

— Я давно хотела в ателье устроиться. Не до старости же сидеть на прямострочке? В большом городе можно найти место портной… И к вам ближе.

Гай смотрел куда-то мимо. Всё такой же твёрдый, обстоятельный, родной. И я должна была бы понимать, но я не хотела.

— А танцы твои?

— А что танцы? В Биц и из Лежниц можно ездить, хотя до Керда, наверное, ближе.

— Жить где будешь?

— Сниму, — тихо сказала я. — Уж комнату-то смогу, с зарплаты.

— Тут у тебя родительский дом. Их вещи. Могилки. Куда ты поедешь?

— А ты? Ты куда уехал?

— Это другое, Олт.

И он был, конечно, во всём прав. Здесь работа, здесь знакомые лица, здесь вся жизнь, я и не была раньше никогда дальше нашей провинции. Дом, который кажется теперь мёртвым. Дом, который даже и продать нельзя, только заколотить или отдать соседям, потому что много их вокруг, никому не нужных брошенных домов, живи — не хочу.

— Ладно. Из дел… ничего не надо.

— Уверена? Дров наколоть могу, поправить что. Мужицкое. Или у тебя есть кто-то?

— Никого нет, — ровно сказала я. — Ты… не задерживайся. У тебя поезд ведь. На шестнадцать часов.

Не знаю, что это со мной тогда было, но всё стало вдруг таким оглушительно-чётким, что казалось — можно моргнуть и ослепнуть.

Кровь бурлила, в голове звонко, а в ногах — легко. Я отыскала в сарае стамеску и молоток, выпросила у Жоша ручную пилу по бетону и ножовку, взяла ведро, ком ветоши и зачем-то топор. Поднялась на площадку — сама не помню как; ноги несли через снег, помутневшие от мороза глаза плохо различали ступени.

— Олта? Олта, я…

Он говорил мне что-то, рыцарь с голубыми глазами. Говорил чуть виновато, неуверенно, удивлённо, и его слова смешивались с ветром и обращались шумом. Я подтащила бревно ближе, угнездила его в снегу, забралась с ногами. И приставила долото к мраморной шее.

Я рубила ожесточённо и зло, будто выплёскивая в каменную крошку глупую обиду, горький привкус предательства и разъевшее сердце горе. Я пилила, задыхаясь от напряжения и боли в руках, вгрызалась ножовкой в штырь арматуры, пока голова не шлёпнулась в снег.

Тогда я обмотала её тряпками, кое-как затолкала в ведро и пошла вниз, не оглядываясь на раскуроченную статую. А в нетопленом мёртвом доме побросала в чемодан какие попало вещи, переставила голову в старушачью сумку на колёсиках, затворила ставнями все окна — и оставила на крыльце Левиры ключ.

До самого рассвета я сидела на лавке перед вокзалом, пытаясь согреться чаем из термоса и не слушая всё то, что пытался сказать из сумки Дезире. Потом небо над горами заволокло выцветшей зеленью, ударили вокзальные часы, а мимо прокашлял дымящий автобус. Я купила пирожок с потрохами, со странным удовлетворением разменяв гаеву сотню, а затем и билет; прокатила сумку через весь разбитый перрон; втащила её кое-как по узкой лесенке вагона и запихала ногами под скамью.

Гудел неразборчиво вокзальный громкоговоритель. Город стоял серый и немой. Кто-то бежал по платформе. Проводник поднял красный флажок. С лязгом захлопнулись двери, и само небо прокряхтело в динамик голосом машиниста:

— Поезд покидает станцию Марпери.

xxvii.

— Ты крутая, — с восхищением шептал Дезире. — Я даже не думал!..

— Тссс.

Я сидела в зале ожидания вокзала Старого Бица, а сумка с головой стояла прямо рядом со мной. Шубу и верхний платок я свалила на соседнее сидение, на плечи набросила серый шарф, а ещё — развернула газету так, чтобы проходящим мимо людям не было видно моего лица. Со всем этим я чувствовала себя шпионкой, тайной воительницей из Волчьей Службы, выслеживающей ни много ни мало — Крысиного Короля.

По правде, у меня немного тряслись колени. Я никогда не была здесь, в зале поездов дальнего следования, как никогда не выезжала за пределы провинции, как никогда не ехала дольше нескольких часов и никогда не составляла маршрутов с пересадками. От всего этого немного пьянило предвкушением, а внизу живота свернулся нервный комок.

Подруга Дезире жила в Огице, — по крайней мере, так он сам думал на основе того калейдоскопа бессвязных кадров, который составлял теперь его память. Её звали Юта, и Дезире рассказывал про неё бессмыслицы: что она якобы преподаёт в школе с самого её основания, что у неё всегда всё «чётко» и что она наверняка смогла бы построить в Марпери лучший горнолыжный курорт.

— Мы едем не ради курорта, — строго сказала я.

— Но можно поговорить и про…

— Говори про что хочешь.

Дезире от этого резко посмурнел.

Вообще-то, я с ним не разговаривала. Так я заявила ещё в поезде к Бицу: Дезире засыпал меня тревожными вопросами, удивлениями и новыми идеями, а я запихала его поглубже под скамью и шипела, чтобы заткнулся, пока меня не арестовали. Ведь вывезти из провинции мраморную голову — это, наверное, контрабанда? А если эта голова ещё и чья-то…

— Ерунда, — горячечно возражал Дезире, — я ведь лунный! Если что, мы во всём разберёмся.

— Всё ещё с тобой не разговариваю.

— Олта, но я же объяснял, что…

— Не разговариваю!