Чёрный полдень (СИ)

Всё тело, отвыкшее от нагрузок, ныло, а желудок недовольно бурчал: возможно, всё-таки не стоило жрать ту мышь, даже если всего одну. Во рту поселился неприятный горький привкус, а язык легонько колола вина: я ведь мягкая по жизни, понимающая и добрая, так почему меня так порадовала брызнувшая в горло кровь?

Зато голова была лёгкая-лёгкая, и усталось мышц разливалась приятным теплом, как после хорошо сделанной работы.

Я прошлась по коже мокрым полотенцем, до красноты натёрлась сухим и жёстким, натянула носки. Потянулась от макушки до пяток, скрутилась в бок, растягивая спину. Ох, и всё-таки хорошо быть зверем! Каким бы ни было животное у тебя внутри, иногда ему нужно брать своё, — иначе жить человеком будет гораздо, гораздо труднее!

Увы, мою лёгкую радость разделяли не все: в раздевалке кисловато пахло тревогой и страхом. Я чуть поморщилась, натянула трусы и взялась за расчёску, принялась разбирать спутанные волосы снизу вверх.

Запах тревоги стал острее и направленнее, как будто боялись меня. А ещё он мешался с чем-то неуловимо знакомым, как будто волновалась не просто какая-то случайная псина, а собака, которую я уже встречала раньше.

Я заозиралась и быстро нашарила взглядом нескладную высокую фигуру в дальнем от меня углу. Прищурилась, силясь то ли вспомнить запах, то ли разглядеть что-то знакомое в сгорбленных плечах и алеющих оттопыренных ушах.

И вытаращила глаза:

— Алика?!

xlvi.

— Ты… что ты здесь делаешь?

— Не твоё дело, — гордо огрызнулась Алика.

Уши у неё горели ярче любого городского семафора. Настаивать было неудобно и незачем, но Алику распирало самыми противоречивыми эмоциями, от запаха которых свербело в носу, — а ещё чувством собственной важности.

— У меня миссия, — заявила она. — Очень секретная!

Не то чтобы я разбиралась в секретных миссиях, но в детективах о них определённо старались не трепаться на всех углах. В романах всякие агенты под прикрытием старались обычно слиться с пейзажем и не привлекать внимания, а Алика вся блестела, как начищенный медяк.

— Ты же в ОТК перешла, — вспомнила я. Алике, с её безудержной тягой к вселенской справедливости, самое место было в техконтроле.

— В профсоюз, — поправила она. — Мне дали место инструктора по технике безопасности! Ты знаешь, что в последние четыре года в Кланах наблюдается рост производственного травматизма на предприятиях текстильной промышленности?

— Какой ужас, — неискренне протянула я.

Алика всегда была за всё хорошее и против всего плохого: бойкая и пробивная девица, она когда-то сумела добиться для цеха правильных стульев к швейным машинкам, за что её терпеть не могла руководительница снабжения. А швеи, казалось бы, должны были ценить её и любить, но характер у Алики был невыносимый, и дружить с ней было невозможно.

Вот только что ей, инструктору из профсоюза на швейной фабрике Марпери, делать в Огице?..

— Ты на какую-нибудь конференцию приехала? — запоздало сообразила я. — Или, как там это у вас называется, слёт? По предотвращению травматизма. Производственного. Который растёт.

Алика снова задрала нос к потолку и фыркнула. У неё был невероятно таинственный вид. Я машинально провела расчёской по волосам, больно дёрнула себя за колтун, ойкнула и села обратно на лавку, распутывать и заплетать.

Алика пожевала губу, вылезла из своего угла и плюхнулась рядом со мной.

— Вообще-то, это ужасная тайна, — доверительно сказала она. — И я не должна никому о ней говорить!

Я кивнула и прикусила губу.

— Тебе ведь можно доверять?

Я неопределённо пожала плечами.

— Ладно, — решилась Алика. Похоже, она и правда боялась нечаянно лопнуть от своих новостей. — Тем более, ты должна мне помочь! Это очень важно. Вопрос национальной безопасности!

— Алика, — я с сомнением глянула на неё и замолчала, подбирая слова, — я…

Но тут она выпалила:

— Олта, я привезла деньги! Ну, понимаешь, деньги. Такие, особенные деньги. Те самые деньги.

Я вздрогнула и выронила расчёску.

Алика болтала, не умолкая, всё то время, что я наскоро заплетала косу и одевалась, и потом тоже, на платформе и в вагоне. Энтузиазм выплёскивался из неё и лился через край, она то переходила на загадочный шёпот, то, наоборот, говорила так громко, что на нас оборачивались люди.

Речь выходила путаная и примерно на четверть состояла из восклицательных знаков. Слушать было сложно, понимать — ещё сложнее, тем более что Алика перескакивала с денег на производственный травматизм, с травматизма на новый государственный стандарт, регулирующий параметры приводного ремня прямострочной машины, а оттуда — обратно на деньги.

И всё-таки к тому моменту, как мы вышли на городском вокзале, картинка в моей голове сложилась.

Алику вырастили бабушка и дедушка, секретарь садового товарищества и дорожный патрульный. Лопоухая, худая и нескладная, в свои двадцать четыре Алика всё ещё носила старомодные юбки, которые совершенно ей не шли, и разговаривала лозунгами.