Чёрный полдень (СИ)

Книги пахли бумагой, типографской краской, сухостью, частенько — временем и отпечатками многих сотен пальцев; получив в руки очередную историю, я первым делом засовывала нос в корешок и вдыхала крепкий запах удивительных событий, каких в моей жизни никогда не будет. И в Огице, — о, в Огице я могла бы задохнуться от восторга и умереть на месте.

Библиотек здесь было две: городская и университетская, вторая куда больше первой. Ещё были архив, хранилище, читательный зал при музее книгопечатания и — вот уж подлинное сумасшествие, — парковая читальня, из которой можно было забирать книги просто так.

Записаться в университетскую библиотеку без студенческого не получилось, и даже упоминание воли лунного господина ничем не помогло. Наверное, Юта могла бы написать какую-нибудь бумажку, по котором мне выдали бы билет, но я совсем не была уверена, что Юта придёт от моей затеи восторг.

Поэтому вместо того, чтобы отправиться к ней в приёмную, я сделала огромные несчастные глаза и сказала жалобно, что ужасно хочу знать всё-всё-всё про историю этого почтенного учреждения, и если в библиотеку нельзя, то, может быть, куда-нибудь всё-таки можно?

На библиотекарей я почему-то производила хорошее впечатление, — и здесь это тоже сработало: кругленькая тётенька, повелительница картотеки и формуляров, отправила меня в местный музей.

О да, он так и назывался: университетский музей, и занимал он всё правое крыло первого этажа главного здания. И это был музей не всего на свете, а именно университета. Для абитуриентов там проводили организованные экскурсии, все остальные могли заплатить в кассу довольно небольшую мзду и гулять среди картин и экспонатов, поражённо моргая.

Было утро вторника, и в музее я была одна. Очень длинный зал, высокие потолки, помпезный декор стен, гобелены на стенах, наборный паркет. А экспонаты — какие-то бытовые глупости и бумаги, разложенные по безликим витринам.

В первом зале стоял макет старого здания школы: действительно ничего особенного, каменный особняк над рекой и чуть вдали — двухэтажный деревянный барак, общежитие для преподавателей и учащихся, с летней кухней, угольным сараем и уличным сортиром. Шальная рука художника разбросала по макету крошечные фигурки людей, кошек и — почему-то — гусей: один из них, широко разинув крылья и вытянув шею, гнался за мальчишкой в форменной серой хламиде.

Весь второй зал был посвящён юридическим вопросам: здесь был подлинный договор о продаже земли и документ за подписью Первого Волчьего Советника, утверждающего здесь особую правовую зону и местное самоуправление. Рядом висел и муниципальный запрет на оборот в публичных местах, — ему, оказывается, уже больше двухсот лет, надо же.

Вообще музей оказался довольно скучным, хотя я внимательно разглядывала все подписи и особенно портреты, пытаясь отыскать в нём знакомые имена. Юта Проводница встречалась здесь и там, но читать про неё мне не хотелось, и я почти уверилась, что зря вообще пришла, — когда дошла до последнего зала.

Здесь, в круглом башенном помещении с расписным потолком и богатыми шторами на высоких окнах, дремала пожилая смотрительница и выставлялся единственный экспонат: окружённый артефактами огромный том.

Выпускная книга, — значилось на табличке. — Ведётся с основания школы по настоящее время и содержит личные подписи всех выпускников и преподавательского состава по годам.

Листать строго в защитных перчатках.

Вокруг книги на стендах были развешаны копии отдельных листов.

Перчаток нигде рядом не было; пришлось обратиться к смотрительнице. Она смерила меня оценивающим взглядом, но трогать книгу не позволила, подошла к ней сама и аккуратно отворила на первых оборотах.

В музее было гулко и пусто, очень сухо, излишне пафосно и пахло скукой. А от одного взгляда на книгу что-то тихонько дрожало внутри. Она была — настоящая, и она сохранила в себе крошечный отпечаток личности многих людей, многие из которых были давно мертвы.

Выпуск первый, — гласили рукописные вензеля, подчёркнутые густой зелёной линией. Дальше шли дата и годы учёбы, а ниже четырьмя колонками списки.

С отличием:

Кита Цебре из Солончаков

Огюст Клардеспри

Ру Дарвилка из Чаячьей Бухты

Виттория Странствующая

Огюст расписался витиевато и длинно, а Виттория вместо подписи написала ровными угловатыми буквами: вдаль.

Пара двоедушников, колдун и лунная — прекрасный состав; всего же выпускников было три десятка с небольшим. А преподаватели здесь делились на две колонки: «мастера-лекторы» и просто «мастера», причём первых было только двое, сам Амрис Нгье и Юта Проводница, а на одном из мастеров стояла пометка «естественные науки».