Черный престол

— Похоже, как всегда, со своими единоверцами — поклонниками распятого Бога, — сказал Ирландец. — Я собрался было проверить их всех, да не хотел обижать Никифора недоверием. Да и лишняя работа, придет — сам расскажет.

— И то правда, — согласился ярл. — Ну, да сопутствует вам удача!

Накинув, несмотря на жару, плащи — для статуса, — Снорри с Ирландцем взяли в конюшне Зверина по лошади и выехали со двора.

Проводив их глазами, Хельги надел тунику понезаметнее — темненькую, затасканную, выкрашенную дубовой корой в теплый коричневатый цвет — и вышел в гостевую залу, полупустую ввиду раннего времени.

В Киеве еще не было постоянного христианского храма. Верующие — поклонники распятого Бога, как их называли варяги, — собирались раз в неделю в просторном доме церковного старосты Мефодия. Молились на недавно привезенную из Константинополя икону Пресвятой Богородицы, жгли свечи, общались. По вечерам читали по-гречески жития святых столпников да вели неспешные беседы о подвигах во имя веры.

Встретив здесь, в Киеве, наконец своих единоверцев, Никифор воспрянул душою. Не раз и не два за день заглядывал к Мефодию, прикладывался к иконе, молился вместе со всеми, по воскресеньям с благоговением внимал службе. Проповеди церковного старосты оказывали на него большое влияние. Внимая описаниям подвигов Варлаама-пустынника или столпника Варвария, Никифор представлял себя на их месте. Постепенно, под влиянием Мефодия, в душе его возникло и окрепло желание служить Господу не в известной всем ирландской обители, а среди полудиких лесных племен, погрязших во мраке язычества, еще не озаренных светом истинной веры. Что может быть угоднее Богу, чем основать обитель в дальнем урочище, привечать страждущих и неутомимо нести слово Божие идолопоклонникам-дикарям? Вот это и есть самый настоящий подвиг, подвиг ради славы Иисуса Христа, несомненно достойный деяний первых апостолов.

Никифор слушал сладкие речи Мефодия, не замечая ни хитрого блеска его маленьких коричневатых глазок, ни бросающегося в глаза богатства, ни жадности, нет-нет да и проявлявшейся в отношении церковного старосты к братии. Ничего этого не замечал Никифор, и отнюдь не потому, что был невнимателен или глуп, нет, просто не хотел замечать, гнал из головы все сомнения, уж больно привлекательную идею предложил ему Мефодий. А тот давно уже понял, какое яростное пламя бушует в душе молодого послушника, и подпитывал его разговорами, разжигал ежедневными молитвами, укреплял таинственными намеками.

— Скоро уже, Никифор, — мягко говорил он, поглаживая тонкую руку послушника. — Скоро. — И тут же быстро поднимал глаза: — Сможешь ли ты отправиться в дальнюю даль, где несть ничего человеческого и Божия, где живут одни язычники, где нет храма, чтобы помолиться, нет икон — преклонить колени, нет ничего, одни дикие звери да непроходимая чаща?

— Смогу! — падая на колени, горячо шептал Никифор. — Я готов, отче.

— Жди, сын мой. И помни — никому ни слова. Местные языческие князья спят и видят, как бы извести светлую Христову веру.

Никифор кивал, и мечтательная улыбка озаряла его осунувшееся лицо. Вот он, ответ Черному друиду, о котором говорили друзья — Хельги, Снорри, Ирландец. Но имеет ли он право ничего не говорить им, исчезнуть внезапно, бросив в трудное время? Наверное, имеет, ведь толку от него не так и много, скорее больше вреда — ведь это по его вине исчезла неизвестно куда красавица Ладислава, и не способен он на интриги, соглядатайство, участие в кровавых стычках — на всё то, что так нужно было друзьям в последнее время. Никифор чувствовал это — они постепенно перестали давать ему ответственные поручения, всё меньше посвящали в свои дела, а в последние дни вообще как бы забыли о нем. Значит, не так он им и нужен. Гораздо больше нужен Господу! Правда, уйти так просто, не предупредив их, как просил Мефодий, было бы непорядочно, нехорошо, нечестно. Но ведь Мефодий просил... А это — друзья, с далеких северных фьордов делившие с ними кровь, пот и пищу.

Не говорить... Не говорить никому... А он и не скажет! Он напишет. Пусть знают, что он не исчез незнамо куда — иначе ведь будут искать, — пусть ведают, что наконец-то решился Никифор на подвиг во имя веры. Жаль, друзья его язычники... Но очень неплохие люди! Парадокс — как сказали бы древние эллины. В смятении переживал молодой послушник последние дни, разрываясь между привязанностью к друзьям и к Всевышнему.

— И куда ж он исчез, твой юный дружок Ярил? — язвительно усмехнулся Дирмунд.

— Он не мой дружок, Мечислава, — хмуро возразил Ильман Карась, стараясь не встречаться взглядом с друидом. — Мечислав тоже спохватился — три дня не объявлялся парень. Думал, может, я его куда послал? Так я не посылал.

— А сам он не мог догадаться? — хищно прищурился князь. — Догадался, заметил, что следят за ним, и на всякий случай сбежал, затаился.

— Вряд ли так. — Ильман покачал прилизанной головой. — Незадолго до пропажи видел я его, да и Неруч — соглядатай наш — видел. Весел был парень, как обычно, за столом в корчме шутковал да песни пел препохабные.