Черный Принц (СИ)

- Эту шлюшку подобрать… я сама могу родить! Я здорова!

Здорова.

Вот только Освальд, если и заглядывает в спальню жены, то изредка… тот, другой, в сером костюме, куда чаще, хотя это - тайна. Но тот другой - слабая замена, пусть и думает иначе. Мэри-Августе нужен Освальд, а ему на жену плевать. Впрочем, может и не в ней дело? Мэри Августа некрасива, конечно, но и до нее… а ведь и вправду… были ли у него женщины? И почему это вдруг стало важно?

- Он меня любит, - вцепившись в руку, заявила Мэри Августа. - Только меня! И теперь, когда старуха сдохнет, мы будем жить счастливо!

- Конечно, - Марта осторожно высвободила рукав.

А ведь и вправду недолго уже осталось. Не сегодня - завтра… послезавтра… и придется надевать черное, а Марта с рождения черный цвет не любила, нет в нем никакой радости.

…в Шеффолк-холле давно позабыли о том, что такое радость.

- Вот увидишь, - свистящий шепот Мэри Августы был полон ненависти. - Одна потаскуха сдохла… и вторая сдохнет… все сдохнут…

Ненормальная.

Сказать Освальду, чтобы запер ее?

…он открыл дверь и, глянув на Марту так, что сердце обмерло, велел:

- Зайди.

Зашла, на негнущихся ногах, вцепившись в измятые юбки, губу закусив, чтобы не заорать. А в комнате Ульне горели свечи… душно было…

- Ты выпустила? - он стоял, скрестив руки, разглядывая Марту со странным выражением лица.

- Я.

- Откуда узнала?

- Д-давно уже… Ульне… вонять начало… и в библиотеке планы старые…

…никто и никогда не следил за тем, что Марта читала. Они полагали ее глупой, и быть может, в чем-то бывали правы, ей и вправду куда больше нравились истории о любви, чем запыленные тома с чужими скучными мыслями, но…

- В библиотеке, значит, - он коснулся лица, и Марта выдержала прикосновение. - Планы старые… знаешь, это моя ошибка. Привык к тебе.

Не только он. Все привыкли к глупенькой Марте. Что старый герцог, что Ульне… и вот он теперь.

- А камеру чем?

- Он сам…

- Прыткий, значит. Сам… и дальше?

- Через камин.

- Камин… - он произнес это со странной интонацией. - Что ж, значит, судьба у него такая… ты понимаешь, что убила его?

Убила? Марта никого не убивала! Она выпустила! Помогла!

- И Таннис расстроится, если мы об этом скажем. А ей нельзя волноваться. Вредно. Поэтому, что?

- Мы не скажем.

- Верно, Марта. Мы будем молчать. Я и ты.

Его ладонь легла на шею, и пальцы пробрались в складки жира, сдавили горло.

- Я не убью тебя…

…дышать не получалось. Марта пыталась, но пальцы мешали. Он же смотрел в глаза, ждал.

- Я просто покажу, что способен убить, но не убью… две смерти за раз было бы немного чересчур… хотя с другой стороны… о вашей дружбе знали многие, и никто не удивится, узнав, что у тебя, Марта, с горя сердце не выдержало… сердце беречь надо.

Оно жило в груди, суетливое, толстое.

Билось.

Толкалось. И готово было остановиться, скажи Освальд хоть слово. Но он руку убрал, позволяя сделать глубокий вдох.

- Но мне понадобится твоя помощь, Марта. Надеюсь, ты поняла, что не нужно делать глупостей. Поняла?

- Д-да.

Марта трогала шею, не в силах поверить, что жива.

Отпустил.

И не убьет.

- К огромному несчастью, моя дорогая мама скончалась…

Ульне?

Ульне лежала на кровати. Глаза закрыты, а на губах улыбка… и перышко, рыжее куриное перышко. Освальд тоже его заметил и, наклонившись, снял.

- Для всех нас это трагедия… верно, Марта?

- Д-да…

…мокрое пятно на подушке слева… не справа, как было… слева. Конечно, слева…

- Ты что-то хочешь сказать?

- Нет, - Марта отпрянула и от него, и от кровати.

А пастора так и не вызвали, и теперь измученная душа Ульне предстанет пред очами Господа неотмытою от грехов.

Печально.

- Господь пусть будет к ней милосерден, - Марта перекрестилась и, сняв со стула вязаную шаль, накинула на зеркало.

- Будет, - Освальд произнес это с таким убеждением, что Марта вздрогнула. - Надеюсь, ты сумеешь устроить достойные похороны? Полагаю, многие захотят попрощаться с дорогой матушкой.

Он поклонился.

А Ульне улыбнулась… нет, мертвецы не способны улыбаться, это свет скользнул по желтому лицу… свечи… две свечи осталось, этот не любит, когда яркий… и смотрит, не уходит, следит за каждым жестом Марты. Оттого она становится неловка… расправляет одеяло, укрывающее Ульне, собирает с пола иссохшие розы… надобно вызвать врача, чтобы выдал свое заключение…

…и Освальд позаботится, как иначе.

Он все-таки уходит, ступая беззвучно. И дверь закрывается мягко-мягко, вот только с той стороны ключ проворачивается. Марте не верят?

- Вот и что ты натворила, а?

Шаль съезжает с зеркала. Дурная примета. И хорошо бы зеркала вовсе повернуть к стене… он распорядится.

- Он же тебя… - Марта шмыгнула распухшим вдруг носом, а глупое сердце затрепыхалось быстро, судорожно, кольнуло под лопатку. - Он же… ты ему, как родная, а он…

Она без сил опустилась на кровать, сжимая в руках ту самую, вязаную шаль, от которой тонко пахло розами и подземельем… глупая, глупая Ульне…

…поверила.

И смеется. Лежит, смотрит сквозь пергаментные веки, и смеется.

Над чем?