Черный призрак

— Интересно. — Наибу бросила наконец жевать свою водоросль и вгляделась в меня, точнее, в то место, где я предполагал, что нахожусь. — Помочь?

— За этим и пришел.

— Скажи, как я тебе могу помочь, если я здесь, а ты там? Сам выпутывайся.

— А как?

Черепаха удивленно посмотрела на меня.

— Глаза открой или просто подыши. Не можешь — покричи, тем самым снимешь спазм, который тебя остановил. Это просто. Делай что-нибудь. Попробуй пошевелить хотя бы одним пальцем, потом другим.

— Но я не могу!

— Ты лежишь в старом заброшенном лабиринте, твое тело живет, оно просто временно отказалось тебе подчиняться. Такое иногда происходит в местах, где разлито много энергии. Но ты сможешь двинуться, если захочешь, нужно просто преодолеть оцепенение.

— А… — Я попробовал открыть глаза, но у меня ничего не получилось. — А почему он старый и заброшенный?

Последние слова выдавились у меня изо рта, и я их услышал сам своими ушами. Потом дернулась рука, потом нога, я потянулся вперед и действительно нащупал тело девушки, оно лежало там, где я себе и представлял. Настя стала очень холодной, дыхание отсутствовало, мне показалось, что она умерла.

Сам не понимая, что делаю, я схватил ее за ноги и потянул за собой, извиваясь при этом всем телом, как червяк. Почему-то двигаться мог только так. Встать не получалось, хотя я чувствовал, как понемногу оживает мое тело и все больше сигналов приходит от него.

Двигаться оказалось тяжело, но по мере подключения новых мышц становилось легче.

Все слилось в одну мучительную непрекращающуюся вечность. Я полз, сбивая ноги и срывая кожу с рук, у меня болело все тело, потому что возрождалось все с болью, в голове мысли как метлой из меня вымело, даже самые глупые.

Кажется, плакал, потому что периодически на разбитые в падении губы попадали соленые капли, и от этого все происходящее со мной становилось еще более отвратительным.

Как же глупо! Вся наша жизнь — это движение от одной глупости к другой, и только милосердная смерть приносит нам успокоение.

Не помню, как выполз из арки. Просто в какой-то момент белесая пелена исчезла и мне удалось увидеть и себя, и бездыханное тело Насти. Я подумал о том, что хорошо бы сделать ей искусственное дыхание, и даже наклонился над девушкой, но ничего не получилось.

Потому что одно дело — смотреть, как это делают другие, и совсем другое — оживлять самому. Я просто расплакался, поцеловав холодные синие губы.

Так и сидел, привалившись спиной к камню: на коленях тело девушки, в глазах слезы. Не помню, сколько так просидел — когда плохо, время тянется долго…

Я сидел и прощался с Настей — первой девушкой, с которой испытал нечто, так похожее на любовь. И вот она умерла, а я сижу с ней рядом и ничего не могу сделать, потому что ничего не умею. Она была права, называя меня тупицей. Если бы был умнее, давно бы что-нибудь придумал…

Как только мои мысли потекли в этом направлении, так у меня сразу появилась идея, которая показалась сначала очень глупой. Я подумал о том, что если девушку поместить в лечебную грязь, то она ее оживит.

А может, и не очень глупая мысль. Кто ее знает, эту лечебную грязь? Она меня не раз с того света вытаскивала. Все раны залечивала, без нее давно бы умер. Да и читал где-то, что человек умирает не сразу: не меньше трех суток проходит, пока умирает последняя клетка мозга, а последняя клетка тела умирает только через сорок дней…

Если это правда, то у меня есть шанс ее оживить. Даже если часть клеток мозга погибла, лечебная грязь их восстановит.

Тут главное — дотащить девушку до этой грязи, профессор поможет…

Я попробовал встать, это удалось далеко не с первой попытки, а только с пятой — тело все еще болело и не хотело двигаться. Долго стоял, держась за камень, привыкая к новому состоянию и учась заново держать равновесие. Когда почувствовал, что смогу идти, одним рывком взвалил Настю себе на плечи и потащился к подъему, жалея заранее самого себя.

Подниматься здесь и без девушки нелегко, а с ней будет совсем невозможно. Сорвусь, разобьюсь, погибну… Я же не Геракл, мышцы у меня не стальные тросы, да и болит все тело от этого жуткого лабиринта, самому бы выжить, а не других спасать…

Так, приговаривая, полз вверх, цепляясь окровавленными руками и периодически взвывая от боли. На последних метрах перед уступом мне помог Сергей Сергеевич. Он сразу положил девушку на землю и стал слушать пульс. Когда поднял голову, лицо у него стало белым, а губы посинели, сразу подумал, что еще один умрет на моих глазах, а двоих мне до ям не донести.

— Не дышит. Пульса нет. Что вы собирались с ней делать, юноша?

— Лечебная грязь поможет. — Я стоял перед ним, вздрагивая, как лошадь после тяжелого забега. Сесть не решался, боялся — потом не поднимусь. — Туда и потащу. Только сначала немного отдышусь.

— Моя дочь мертва, а грязь помогает только живым.

— Пусть, — не стал возражать я. — Наверно, так и есть, только все равно потащу. Вы только забросьте мне ее на спину, и пойду.