Черный пролетарий

Жёлудь не видел его позора на Набережной, он стоял в оцеплении далеко от орудий, но проникся общими настроениями и долго не заговаривал. Однако же, когда приготовления к балу-маскараду были закончены, и стало возможным себя показать, молодого лучника тронула жалость к товарищу по детским играм. Пользуясь советами Лузги, Жёлудь собрал в лавке старьёвщика прикид настоящего басурманина. Он нарядился в сандалии-босоножки, надетыми на носки, в которые были заправлены трико с пузырями на коленях. Довершали костюм синяя куртейка с белыми тройными лампасами на рукавах, напяленная поверх нижнего белья, чёрного льняного трико, прозываемого футболкой. В исподнем лесному парню появиться на люди было стыдно, но ничего не попишешь, со слов Лузги, в Орде носили так.

Старый лучник в отношении своего убранства поступил с командирской решительностью и воинской простотой. Вытащил из сидора старую, но чистую лесную одежду — порты, дорожную рубаху и росомашью жилетку, сберегаемую к осенним холодам. Куафёр Гоша, к которому Щавель явился с пожеланием: «На бал, но чтоб не стричь», исхитрился уложить волосы так, что они сгустились и едва достигали середины спины. Обошёлся без магии, лишь мастерством, с применением вкусно пахнущих зелий и нагретых щипцов. Щавель ходил по роте и благоухал.

— Превосходно, — оценил наблатыкавшийся в высоком искусстве бард. — На сцене можешь выступать.

Филипп был одет по-походному, за плечом торчал длинный кожаный сидор с гуслями.

— Уходишь? — спросил Щавель.

— Остаюсь, — гордо вскинул бороду Филипп.

— Как же твоя награда? Мог от Карпа раба-другого получить, если бы развлекал войско весь путь обратно до Новгорода.

— Лучше маленькая рыбка, чем большой уд, — криво усмехнулся бард. — Слава — снедь скоропортящаяся. Пока меня здесь помнят, надо развивать успех. Траур почти закончился, я на домашних концертах за месяц столько бабла нарублю, что смогу купить симпотную невольницу. Дальше будет больше. Знакомства, связи, покровительство, аншлаг и бенефис. Нет, мне из Великого Мурома никак отлучаться нельзя.

— Ловишь рыбку в мутной воде, — признал Щавель. — Всегда считал, что «бард», от слова «бардак». Теперь вижу, что это правда. Бедный Муром.

— Это его естественное состояние, боярин, — с покровительственностью отбежавшего на безопасное расстояние знатока пояснил деятель искусств. — Ты здесь без году неделя, поэтому не в курсе.

— Здесь всегда был пир во время чумы. Я видел этот город раньше, он всегда был таким. В ту пору ты у скоморохов на подтанцовках скакал.

Бард скуксился, будто кислое съел. Отвернулся и пошёл к дверям. Возле тумбочки дневального остановился и обернулся. Щавель недвижно стоял и смотрел ему вслед.

— Да пребудет с тобой Очистительная Сила Кризиса, воин, — пожелал Филипп.

— И ты отсоси не нагибаясь, — как встарь напутствовал его Щавель.

Отец с сыном ехали в роскошной остеклённой карете-фонаре по широкому проспекту Великого Мурома. В закатном блеске пламенело снова лето. Как будто небо стало своим отражением в глазах поэта — цвета мутной, смоченной плевком и протёртой рукавом голубой фарфоровой пуговки, с добавлением маньячески-красного отблеска непризнанного гения.

— Как упоительны в России вечера, — вздохнул Жёлудь.

Щавель покосился на него.

— Ты с этим поосторожней, сынок, — назидательно молвил он.

«К счастью, завтра в шесть утра мы уходим из этого города порока», — подумал он и, осенённый мыслью о скором убытии, отдал кучеру распоряжение через вделанный в стену медный рожок.

Карета свернула на площадь Труда и остановилась возле ртутного столба. Металлический столб мерцал и подрагивал, удерживаемый в воздухе силой веры.

— Когда-то о его высоте ежедневно думали сотни миллионов человек, — показал Щавель артефакт величия допиндецовой эры. — До сих пор их внимание сохраняет земное воплощение ртутного столба. Раньше люди думали о полётах к звёздам сквозь небесную твердь и о мельчайших организмах, якобы живущих везде и всюду, а сейчас люди думают о состоянии невольничьего рынка. Их сконцентрированное внимание сохранит работорговлю на много веков. Таково предназначение Великого Мурома, хранить устои, в этом залог его несокрушимости и величия Великой Руси. Но мы с тобой должны думать о долге перед Родиной и князем. Потому что мы живём в Святой Руси и наша основа — духовность! Понимаешь, о чём я говорю?

Жёлудь напрягся. Понимать рассуждения ему давалось с трудом, но сейчас речь зашла о духовности, а её сын повелителя Ингерманландии и преждерожденной эльфийки улавливал сердцем.

— Ошейник здесь покрепче цепей будет, — медленно проговорил он, получалось веско. — Он в мозгу, а цепи на руках.

— Самые крепкие те, что на душе, — Щавель успокоился насчёт сына. — Это про нас. Кучер, ехай!

На Набережной сиял огнями электрической иллюминации известный дом увеселений высшего света Великой Руси. Он отличался роскошным бальным залом и был спроектирован для сдачи к устроению торжеств тем особам, которые не располагают недвижимой собственностью подходящих размеров.