Черный 'Робер', я не твой

В половине третьего Вовчик решил свалить из "Дуплета" и найти себе компанию. Например, веселую вдовушку. Однако глубокой ночью в провинции это казалось абсолютно утопичным. Вовчик слыл реалистом. В баре не подвернулось ничего подходящего. И что интересно: шалав был полный набор от малолеток до "ягодок опять", - но все какие-то... раскаившиеся. И непременно в сопровождении местных лабухов.

Хрусты карманы распирают, а он один, как монах, - комедия! Вовчик еще не настолько оборзел и оголодал, чтобы поднимать шум из-за телки. Единственная свободная баба была страшна, как смертный грех. Он скорее трахнул бы Иду... А что? Взять и проучить старушку! Только ведь получится не наука, а подарочек жизни. Вот тебе, выкуси, старая стерва!..

Снаружи его ожидал первый неприятный сюрприз. Кто-то изуродовал дверцу "ровера", выцарапав на ней гвоздем: "Демон, прочь!". Вовчик не стал нервничать, тем более палить по витринам, хотя очень хотелось. Аж руки чесались. Он знал, что задержится здесь и обязательно найдет борзописца. И тогда тот оплатит ремонт с процентами.

Вовчик огляделся. Ряды сверкающих пятен тянулись в обе стороны. Луны, помеченной черепом, не было видно из-за крыш. Ее бледное свечение с успехом заменили уличные огни. Кроме всего прочего, это был городок редкостных чистоплюев. На тротуарах - ни единого окурка. Чудовищные по своему уродству урны в виде пингвинов с распахнутыми клювами торчали через каждые двадцать-тридцать шагов.

Чуть ли не впервые в жизни Вовчик поймал себя на иррациональном ощущении погруженности в безвременный вялотекущий кошмар. Куда ни направишься - всюду ночь, отодвинутая за границу света и тьмы, и глубокое человеческое молчание по ту сторону дыхания и бессмысленной речи. Впрочем, он был слишком большим оптимистом, чтобы лелеять подобные эмоции. Вовчик решил положиться на случай и покатил вниз по улице.

Некоторое время ничего не менялось, за исключением вывесок, рекламных щитов и контуров зданий. Город напоминал дохлого червя - сегменты кварталов были нанизаны на парализованный нерв главной улицы. Чертовски длинный нерв...

Прямая прерывалась пятном центральной и единственной площади. Огромная пустая поляна, мощеная булыжником. Возле мэрии никто не дежурил. На флагштоке болтался флаг. Его цвета и рисунок не подлежали определению в темноте и при полном безветрии. Зато двери противостоящей церкви были широко распахнуты; оттуда пробивались лучи теплого золотистого оттенка, образовывавшие зыбкую корону. "Ровер" съехал с брусчатки, на которой ощущалось что-то вроде мелкой дрожи, и площадь осталась позади.

- Куда ты завез меня, паскуда?! - рявкнул знакомый голос.

Вовчик обладал отменными нервами и даже не вздрогнул, хотя старческий скрип раздался возле самого уха. Он демонстративно сунул в это ухо мизинец, на котором тускло поблескивала яшма, и поковырял в раковине, спрыснутой дорогим одеколоном... Хорошо, что Ида сразу не воткнула свои ногти ему в глаза - наверное, просто ждала, когда "ровер" остановится. Старая тварь, а жить тоже хочет!

Он притормозил и обернулся. Мамаше почти удалось высвободить правую руку. Он ее недооценил. Она быстро смекнула, что и как, а запястья у Иды были тоньше, чем у десятилетнего ребенка.

- Что, хочешь погулять? - спросил он, думая о том, что страховка ему, наверное, больше не понадобится.

Против ожидания, Ида не ругалась. Она даже пожалела его:

- Ты же был умным мальчиком...

- Поэтому решил сменить климат.

- ...Умер бы тихонько, - продолжала мамаша невозмутимо. - Больно не было бы, клянусь. А так всем хлопоты. Тебя достанут, родной. И раньше, чем ты думаешь.

- Это вряд ли.

- Слушай, убрал бы ты жмурика, а? От него воняет.

- Не может быть. Он совсем свежий. Свежее, чем ты думаешь.

Вовчик посмотрел в зеркало заднего вида. В двадцати шагах позади "ровера" сидела собака грязно-белой масти. В зрачках тлели красные точки - скорее всего, отражения габаритных огней автомобиля. Справа от дороги тянулся глухой кирпичный забор; слева находился "Салон ритуальных услуг". Вовчик улыбнулся при мысли о том, что случится, завались он туда с покойником (или с двумя). Возможно, будет весело, но экспериментировать не стоило.

- Чего лыбишься? - спросила Ида подозрительно. Он понял, что хотя старуха неплохо держится, ей все же не по себе. Это было написано на ее сморщенном лобике. Она гадала, что он сделает с нею в следующую минуту. Она знала правила, но Вовчик снова обманул ее ожидания.

Он перегнулся через спинку, расстегнул наручники и открыл дверцу.

- Катись.

- Я тебе лично яйца отрежу и заспиртую на память, - пообещала Ида, неуклюже выбираясь на дорогу. Ее затекшие ноги дрожали. Похоже, она все еще не верила в освобождение и опасалась пули в затылок. Правила предписывали убрать бабульку и зарыть поглубже, однако Вовчик подозревал, что с некоторых пор правила сильно изменились. Здесь Ида представляла для него не большую угрозу, чем бродячая собака, а жизнь старухи, абсолютно беспомощной без ее "мальчиков", стоила еще меньше. Кстати, никакого запаха, кроме аромата кожаных чехлов, он не почуял.