Черный русский. История одной судьбы

Сама дезинсекция была мучительно медленной и примитивной. Когда баркасы пришвартовывались, мужчин и женщин разделяли и через разные двери заводили в похожее на барак помещение. Там им приказывали раздеться, сложить одежду в сетчатые мешки и пройти в комнату, которая оказывалась большой общей душевой. Они должны были как можно тщательнее помыться, после чего проходили в третью комнату, где, наконец, им выбрасывали обратно вещи. Один молодой человек вспоминал свое потрясение, когда он увидел, что стало с его одеждой. Процедура дезинсекции состояла в пропускании мешков с одеждой через камеру, наполненную горячим паром, который, как считалось, должен был убивать паразитов. Но высокая температура и влага также деформировали и иссушали кожаную обувь, ткань «садилась», одежда покрывалась складками, которые невозможно было разгладить. Особенно страдали женщины, видя свои платья испорченными, – это лишало их последних остатков чувства собственного достоинства.

Американцы с Турцией не воевали. Однако в Константинополе они были союзниками оккупирующих держав и имели серьезные дипломатические и коммерческие интересы в этой стране, которые подкрепляли эскадрой военных кораблей. Дженкинс и его группа, вероятно, надеялись извлечь выгоду из своего особого статуса, но этого не произошло. Даже спустя неделю после прибытия «Императора Николая» в Каваку командовавший союзнической армией на востоке французский генерал Франше д'Эспере продолжал отклонять все просьбы полномочных представителей других стран-союзниц пустить соотечественников в город – до тех пор, пока те не пройдут дезинсекцию и паспортный контроль. Некоторые беженцы подкупали охрану и, к большому раздражению французов, проскальзывали. Учитывая опыт «подмазывания» в Москве и пережитые его семьей лишения, Томас, должно быть, тоже испытал такой соблазн, пусть даже у него и было совсем немного денег.

Несмотря на эти трудности, любые сомнения, которые могли возникать у беженцев насчет их эвакуации с французами, быстро рассеивались. В первые дни оккупации Одессы большевиками стали поступать сообщения о воцарившемся там терроре по отношению к оставшейся в городе «буржуазии». Большевики наложили дань в 500 миллионов рублей наличными на тех жителей, чьи имена были опубликованы в местных газетах. Не заплативших бросали в тюрьму или же принуждали к физическому труду, такому как уборка городских улиц. Печально известная тайная полиция Ленина, Чрезвычайная комиссия (ЧК), начала кампанию кровавой мести в отношении политических и классовых врагов советского государства. Сотни людей, включая женщин и детей, были замучены и убиты. Говорили, что девятилетний наследник старинного польского дворянского рода Радзивиллов был убит с целью воспрепятствования продолжению оного. Люди пребывали в таком отчаянии, что пытались бежать из Одессы под покровом ночи на маленьких лодочках – в надежде доплыть до греческих и французских кораблей. Оказавшись в Константинополе, Фредерик попытается выяснить, что случилось с Ольгой, но так ничего и не будет знать о ее судьбе на протяжении нескольких лет.

Тем временем даже после прохождения дезинсекции союзнические группы наталкивались на все новые барьеры. Корабль, на котором они должны отплыть на десяток миль к югу – в Константинополь, подлежал дезинфицированию. Первые несколько дней соотечественников содержали вместе; их подвергли медицинскому обследованию, чтобы выяснить, нет ли у них симптомов тифа. Судя по времени, проведенному ими в пути, Фредерика и его семью заставили пройти через все этапы этой суровой программы. Коммюнике, которыми обменивались французские чиновники, показывают, что ни одного пассажира «Императора Николая» – гражданина государства-союзника – не отпустили в город до 17 апреля, а Томасы оказались там 20 апреля – через две полных недели после побега из Одессы. Опыт эвакуации был столь болезнен, что Дженкинс почувствовал себя на грани «нервного срыва» и попросил начальство о скорейшем переводе «на тихий пост в цивилизованной стране». Беженцам такая роскошь была недоступна.

* * *

От Каваки до Константинополя плыть чуть больше часа, однако спуск по узкому, извилистому Босфорскому проливу не позволяет предвидеть величественной панорамы, что разворачивается впереди. Местность по обеим сторонам сельская, спокойно-живописная; на берегу временами виднеется то деревушка, то гостиница, то большой дом, а на горной вершине – старые развалины. Когда же судно делает последний поворот и крутые берега расступаются, взору неожиданно предстает все величие города.