Черный русский. История одной судьбы

К этому времени патриотический подъем, характерный для первого этапа войны, был далеко позади. Солдаты хотели мира, и масштабное дезертирство еще более возросло. Некоторые части поднимали бунты против собственных офицеров, их избивали и даже расстреливали. Другие начинали брататься с немцами и «австро-венграми» через линию фронта. Однако Временное правительство оставалось слепо к тому, что происходит на фронте, и, считая себя обязанным сохранять верность Антанте, упорно пыталось разжечь энтузиазм для еще одного наступления, заявленной целью которого была ни больше ни меньше как «полная победа». Этот фатальный разрыв между неэффективным правительством и солдатскими массами, которые во многом состояли из крестьянства и низших сословий, наблюдался по всей стране. Крестьяне не были заинтересованы в войне, они желали земельной реформы. Рабочие хотели повышения зарплат, сокращения рабочих часов и контроля над своими фабриками. Горожане хотели, чтобы прекратилась нехватка еды, топлива и товаров массового спроса. В качестве оптимистического жеста поддержки российской военной экономики, сначала Соединенные Штаты, а затем и другие члены Антанты признали Временное правительство через несколько дней после его создания. Однако новому режиму не удалось добиться поддержки собственного народа, и эта неудача станет причиной его рокового конца.

* * *

Очень быстро театральная жизнь Москвы начала приспосабливаться к новой политической реальности в стране; но многие из первоначальных изменений были поверхностны, в основном все шло как прежде, доходы продолжали поступать. Новый городской «комиссар», пришедший на смену генерал-губернатору, переименовал бывшие «императорские» театры в «московские государственные театры». Сверхпатриотическая опера XIX века «Жизнь за царя», написанная Михаилом Глинкой, была исключена из репертуара Большого театра. И наоборот, с упразднением царской цензуры и значительным снижением влияния на общественную жизнь православной церкви широко начали ставиться фривольные и дерзкие пьесы. Особенно популярным жанром было высмеивание Распутина и его отношений с царской семьей; москвичи с удовольствием ходили на «Веселые дни Распутина», «Гришкин гарем» и «Крах дома Романовых и К°».

Несмотря на такое иконоборчество и звучащую повсюду подстрекательскую революционную риторику, многие почтенные институты царского времени в 1917 году продолжали по инерции существовать, и примечательно, что Фредерик выбрал это время, чтобы присоединиться к самому архаическому из них. 10 (23) июня 1917 года он официально стал московским «купцом первой гильдии», и его имя по всем правилам было внесено в реестр Гостиной слободы – этот московский топоним, относящийся к Средним векам, теперь просто обозначал особое купеческое объединение. В свое заявление он включил и своего старшего ребенка – Ольгу, которой незадолго до того исполнилось пятнадцать.

Полученный Фредериком титул был введен в начале XVIII века и изначально давал владельцу некоторые важные привилегии, такие как освобождение от воинской повинности, телесных наказаний и подушного налога. К тому же титул был почетным и повышал социальный статус. Но к началу XX века он уже стал едва ли не анахронизмом, хотя его преимущества не были лишены очарования: купцы первой гильдии имели в принципе право посещать царский двор и носить официальную форму, куда входило ношение шпаги. (К моменту занесения в список Фредерика эта привилегия стала, конечно, чисто теоретической – царь был помещен под домашний арест в одном из своих бывших дворцов.) И все же для Фредерика это был знак того, что он достиг вершины в своей профессии и что его русские коллеги признали его положение. Включение в заявление Ольги показывает, что он ждал, что она, а возможно, и другие его дети, став постарше, примут участие в ведении основанных им предприятий.

Но опять-таки едва ли мог Фредерик найти худшее время для этого. Став купцом первой гильдии, он фактически с гордостью подтвердил, что является зажиточным буржуазным капиталистом. В старой России это сословие было почтенным, но скоро, посреди нарастающей революционной бури, оно будет предано анафеме. Фредерик вот-вот обнаружит, что он больше не плывет по течению истории – ее силы начинали оборачиваться против него.

* * *