Черный сад. Армения и Азербайджан между миром и войной

Это лишь одна из деталей, позволяющая предположить, что взрыв насилия был, возможно, заранее спланирован, по крайне мере, в общих чертах. Оставшиеся в живых вспоминают и другие детали: например, погромщики старались не разбивать телевизоры, они также не трогали детей (16).

Кое-кому из погромщиков пришла в голову идея занять квартиры армян, на которых они нападали. Одна из жертв, армянка Людмила М, случайно услышала разговор группы мужчин в своей квартире, когда она, окровавленная, лежала на полу в коридоре после того, как ее изнасиловали и бросили, приняв за мертвую:

"В комнате было человек шесть. Они разговаривали между собой, курили. Один о дочке своей говорил, мол, у нас в квартире детской обуви нет, чтоб он смог подобрать ее для дочки. Другой говорил, что ему эта квартира нравится – мы недавно сделали очень хороший ремонт, – сказал, что он здесь будет жить после всего. Они стали спорить. Третий сказал: "Нет, почему ты? У меня четверо детей. Как раз три комнаты. Это мне подходит. Сколько лет я ючусь бог знает где". А еще один говорит: "Ни тебе и ни тебе не достанется. Подожжем эту квартиру и уйдем" (17).

Хотя местная милиция палец о палец не ударила, чтобы пресечь кровопролитие, кое-кто из азербайджанцев пытался самостоятельно организовать помощь своим армянским соседям. Местные комсомольцы собирались небольшими группами и провожали армянские семьи в безопасное место -Дворец культуры на центральной площади (18). Некая женщина по фамилии Исмаилова стала на короткое время героиней советской прессы после того, как она приютила в своей квартире несколько армянских семей. Жена врача Натаван Тагиева вспоминала: "Мы жили в четырнадцатиэтажном доме вместе со многими армянскими семьями. На четырнадцатом этаже у нас жила армянская семья, мы их спрятали, никто из них не ночевал у себя дома. А в больнице люди сформировали группы наблюдателей, и ни один пациент не остался без охраны".

Вспышка кровавого насилия в Сумгаите имела одну мрачную сюрреалистическую особенность. Убийцам и грабителям зачастую было довольно затруднительно выявить врагов среди местных жителей. Советские армяне и азербайджанцы порой внешне очень похожи, в Сумгаите они разговаривали друг с другом на нейтральном русском языке, и к тому же многие армяне хорошо владели азербайджанским. Кое-кому из армян удалось спастись только потому, что они выдавали себя за азербайджанцев или русских, невольно выявляя совершенно абсурдную подоплеку этнического насилия.

Охотясь за армянами, разъяренные молодчики останавливали автобусы и автомобили, допытываясь, нет ли среди пассажиров армян. Чтобы отыскать армянина, они заставляли всех произносить слово "фундук" по-азербайджански. Считалось, что армяне не умеют правильно произнести начальный звук "ф", говоря вместо него "п". В одном дворе погромщики попали на "карасунк" – армянские сороковины, поминки по покойнику на сороковой день после его смерти. Единственным знаком к нападению на собравшихся за столом людей стал хлеб: по азербайджанским обычаям, на сороковинах хлеб не едят.

Эти тонкие различия являются примером того, что Михаил Игнатьев, позаимствовав термин у Фрейда, назвал "нарциссизмом мелких различий". Анализируя конфликт между сербами-христианами и хорватами-мусульманами, он пишет:

"Фрейд однажды заметил, что чем меньше различий между двумя народами, тем больший масштаб они принимают в их воображении. Он назвал это нарциссизмом мелких различий. Его проявление можно видеть в том, что враги нуждаются друг в друге для напоминания о своей истинной идентичности. Так, хорват – это некто, кто не является сербом. Серб – некто, кто не является хорватом. Без ненависти к другому не было бы определенного национального "я", достойного обожания и обожествления" (19).

В этом смысле сумгаитские погромы, можно сказать, породили цепную реакцию распада "советской" идентичности.

Медлительная реакция центра

Власти непростительно медленно реагировали на события. Баку находился всего в получасе езды от Сумгаита, но в течение нескольких часов никто не реагировал на происходящее. По словам Григория Харченко, одного из представителей Москвы, находившихся в то время в Азербайджане, "Горбачев совершенно не прав, когда говорит, что мы опоздали на три часа. Ничего подобного. Мы опоздали на сутки! Потому что мы целый день ждали, когда будет принято решение об отправке туда войск" (20).

Харченко и Филипп Бобков, заместитель председателя КГБ, были первыми советскими официальными лицами, которые вечером 28 февраля 1988 года поехали из Баку в Сумгаит. Харченко увидел нечто из ряда вон выходящее: разбитые витрины магазинов, остовы сгоревших троллейбусов и автомашин посреди улиц. Толпы разъяренных людей продолжали слоняться по городу. Вот что он вспоминает: