Черный сад. Армения и Азербайджан между миром и войной

Во-первых, карабахским армянам удалось мобилизовать свои силы благодаря имеющимся в наличии автономным институтам. Они использовали областной совет для принятия резолюции о выходе из состава Азербайджана в феврале 1988 года и применили полуофициальные средства борьбы – местную бюрократию, местную газету и радиостанцию – в целях усиления политической борьбы. В этом смысле Нагорный Карабах оказался первым из ряда мятежных регионов, включая Чечню и Абхазию, которые воспользовались своим автономным статусом как трамплином для отделения.

Это был хотя и существенный, но недостаточный фактор для развязывания конфликта. Так, в Крыму, который в 1954 году был передан от России Украине, тоже имелись достаточно сильные институты, но русские крымчане не решились поднять борьбу за отделение от Украины. Второй, куда более значительный, фактор в развязывании карабахского конфликта заключался в той легкости, с которой ненависть на этнической почве распространилась среди массы населения. Турецкий историк Халил Берктай называет эти массовые всплески страха и предрассудков "повестями ненависти". Это и было оборотной стороной "возрождения" 1960-х годов.

Причем, вызвать подобные всплески ненависти между Арменией и Грузией или Азербайджаном и Грузией было гораздо труднее. Армянские и азербайджанские ученые на протяжении двадцати лет отвергали любые аргументы коллег из противоположного национального лагеря. В 1988 году требовалась только инъекция политики – неразбавленного "спирта" – в эту гремучую смесь. Разгоревшаяся война брошюр, пропитанных ядом многолетнего опыта тенденциозных историографических штудий, сарказма, недомолвок и предвзятого цитирования, заражала ненавистью тысячи и тысячи людей.

У двух наиболее шовинистически настроенных бойцов интеллектуального фронта были одинаковые инициалы: "З" и "Б" – Зорий Балаян и Зия Буниятов. Оба состояли в КПСС, и оба вполне преуспевали при советской системе. Буниятов писал антиармянские исторические статьи еще с 1960-х годах. Возглавив азербайджанскую Академию Наук, он воспользовался своим новым статусом и поставил публикацию антиармянских материалов на поток. В 1990 году возглавляемая Буниятовым Академия выпустила 30-тысячным тиражом забытый расистский трактат, принадлежащий перу русского публициста начала ХХ века Василия Величко.

В книге "Кавказ" (1904 г.) Величко утверждал, что политическая неблагонадежность армян, как и евреев, объясняется плоской формой их черепов, и восхвалял лояльность азербайджанцев царскому режиму. "Насколько армяне и евреи, в силу расового инстинкта, нутром враждебны всякой государственности и особенно идее неограниченной монархии, настолько азербейджанцы [sic!] стихийно, органически ей сочувствуют – даже мятежники, даже разбойники". Ненависть Величко к армянам, кажется, стала единственным поводом, побудившим Буниятова переиздать сей труд (23).

Зорий Балаян, известный советский журналист и писатель, в 1984 году опубликовал книгу "Очаг", в которой рассказал о своих поездках по армянской земле. Среди важнейших памятных мест на этом маршруте он провокационно указал азербайджанский анклав Нахичевань и реку Аракс, протекающую по южной границе Азербайджана. "Я встретил восход на берегу Аракса. Мы беседовали с армянской рекой по-армянски" (24).

И хотя книга была написана в догорбачевскую эпоху, Балаян называл турок – в том числе и азербайджанцев – "врагами" и России и Армении. Книга вызвала бурю протестов в Азербайджане – на что автор, вне всякого сомнения, и рассчитывал. И все же этой ненависти, возможно, так бы и не позволили выплеснуться за пределы малотиражных изданий, если бы не третий фактор конфликта: ослабление контроля со стороны Политбюро и неуклонное падение авторитета Москвы.

В 1988 году центральная власть, сама того до конца не осознавая, начала отказываться от своего имперского мандата. Советскому Политбюро даже не пришло в голову начать диалог, как поступило бы любое демократическое руководство, с целью примирения конфликтующих сторон. Его единственным мощным оружием была военная сила, которую оно категорическим образом отказалось применить. Реформы Горбачева с пугающей стремительностью выявили, что фундаментальные доктрины, на которых покоился Советский Союз, были в сущности пустышкой. Говоря словами Юрия Слезкина, "лидеры страны поняли, как все труднее стало объяснять, что такое "социалистическое содержание" и, когда Горбачев наконец отбросил устаревшее марксистское пустословие, остался единственный язык – отточенный и привычный язык национализма" (25).

Исследователь национализма Эрнест Геллнер использует другую метафору, говоря, что национализм заполнил вакуум, где у него не было конкурента: "Этнический национализмї естественно был порожден сложившимися после семи десятилетий советского якобинства условиями. Его питает двойной вакуум: отсутствие серьезной противодействующей ему идеологии и отсутствие серьезных противодействующих ему институтов" (26).