Черный смерч

Она толкнула дверь. Бесполезно. Тогда она припала ухом к замочной скважине. Слышались сдержанные голоса. Говорили долго, спорили. Потом она совершенно явственно услышала шелест пересчитываемых денег, и это заставило ее сдержаться.

Гость ушел. Ворвавшись в комнату, Дебора потребовала у Аллена денег, но тот заявил, что деньги присланы ему на опыты.

— Значит, ты опять за старое — разводить гниль, червей! Значит, опять едва сводить концы с концами! Ты отказал Трумсу?

Этого Дебора не могла перенести и помчалась за помощью к профессору Лифкену, лишь бы он, из-за неразумного поступка Аллена, не отказался от Бекки. Что скажут люди!

5

Сначала профессор Джонсон, житель острова Барбадос и подданный его величества короля Великобритании, принял своеобразное отношение к себе нью-орлеанцев как грубоватую американскую шутку. От природы он был веселым, толстым и шумливым человеком. Но ему дали понять, что это не шутка. Тогда он настойчиво захотел перевести все в шутку, но это удалось еще меньше.

Тогда профессор Джонсон попытался разъяснить досадное недоразумение с документами в руках. Но и это не помогло. В конце концов он пошел объясняться с начальником станции и позвонил в управление железных дорог. Но ни ссылка на влияние лучей тропического солнца на кожу белого человека, ни его английский паспорт, ни готовность поклясться на Библии в том, что он отнюдь не негр, а чистокровный белый и темный цвет его кожи просто загар, ничто не помогло, и профессор Джонсон, почетный член нескольких академий и многих научных обществ, вынужден был продолжать поездку в вагоне «только для негров».

Не слишком приятно после океанской качки и морской болезни сидеть в душном вагоне, битком набитом пассажирами, в то время когда рядом находятся почти пустые вагоны первого класса.

Негодованию профессора не было границ. Об этом красноречиво свидетельствовал бурный поток гневных слов, подкрепляемых не менее энергичными жестами. Профессор Джонсон начал свой обличительный спич возле кассы вокзала, продолжил его по пути в вагон, чем вызвал немало колкостей и оскорблений по своему адресу от сопровождавшей его толпы любопытных бездельников. Тем приятнее для его оскорбленного самолюбия было то напряженное и почтительное внимание, с каким черные пассажиры отнеслись к его обличительным речам.

— Это несправедливо, — горячился профессор, — чтобы одни — только потому, что у них темная кожа — ехали как сельди в бочке, а другие — только потому, что у них светлая кожа — ехали в пустых мягких вагонах! Чем же это не фашизм? Надо бороться с подобной дискриминацией!

Одобрительные возгласы, восторженное внимание были ответом на его речи.

Вот почему, подъехав с триумфом в вагоне «только для негров» к станции города Ринезота, профессор Джонсон, находившийся к тому времени в необычайно воинственном настроении духа, был неприятно поражен не столько отсутствием носильщиков на вокзале, сколько разъяснением начальника станции.

— И не ищите и не зовите, — сказал начальник станции пассажирам. — Всех наших носильщиков с утра как ветром сдуло. Все нигеры попрятались в лесах. Боятся, канальи! Ночью хотели линчевать одного старого плута, а он по пути сбежал и спрятался в негритянском квартале. Начали обыскивать негритянские дома… Ну, и началось… Чувствуете запах дыма? Это горят негритянские лачуги. Выкуривают нигеров! До сих пор ищут!

Негр, проводник вагона, помог профессору вытащить его тяжелый чемодан в тамбур, но выйти из вагона, чтобы отнести чемодан на вокзальную площадь, отказался.

— Я негр, — сказал он, — и сегодня для нас плохой день в этом городе. Вам тоже лучше переждать дня три, а потом приехать сюда.

— Мне?! — рассердился профессор. — Да ведь я белый, и мне, собственно, надо за город, в колледж при Институте Карнеджи, к доценту Стронгу. Надеюсь, здесь, в городе, не будет этого массового помешательства, когда в каждом загорелом белом человеке подозревают негра. Не все же американцы сумасшедшие.

— Вы рассуждаете, как приезжий, — неодобрительно сказал проводник и ушел.

Профессор молча, со вздохом поднял чемодан, пошатнувшись под его тяжестью, и пошел к стоянке такси. Здесь он начал чертыхаться. Шоферы отказались везти его. Плата не соблазняла их. «Еще попадешь в потеху вместе с негром», — говорили они.

— Но ведь я белый! — убеждал их профессор. — Я с острова Барбадос. Я просто загорел. Вот паспорт.

Его окружила толпа зевак. Кто-то взял из его рук паспорт.

— Да ты в зеркало посмотри! Боб, не твой ли это бледнолицый брат? Бел душой, но черен телом! — слышались насмешки.

Паспорт вырывали друг у друга из рук, перебрасывали через головы.

— Отдайте паспорт! — закричал профессор.

В толпе смеялись. Кто-то протянул ему паспорт, но едва он дотронулся до него, как паспорт отдернули назад.

Так повторялось несколько раз. Толпа забавлялась.

Шляпа соскочила с головы Джонсона, и чьи-то ноги наступили на нее. Профессор громко позвал на помощь полисмена, который, широко расставив ноги, стоял невдалеке.