Черный смерч

В полутьме комнаты Бекки сразу узнала Ван-Коорена. Фотография, показанная ей Эрлом, передавала довольно точно его прическу ежиком и властное лицо без усов, но с широкой седой бородой. Для знакомых необычен был растерянный, бегающий взгляд глубоко сидящих глаз из-под густых насупленных седых бровей. Бумаги в руках Ван-Коорена дрожали и шелестели, выдавая его волнение.

— Боже мой, что они делают со мной! Что они делают! — закричал Ван-Коорен. — Вот, любуйся! — И он потряс бумагами.

У Бекки захватило дух от волнения. Она испугалась, что Ван-Коорен включит сильную лампу и тогда она пропала. Освободившись от Яна Твайта, она решила сейчас же поехать к летчикам, выяснить их положение и объявить себя Бекки Стронг. Теперь время уже упущено, она действовала на свой страх и риск, чтобы дать летчикам противоядие, и мысль, что Ван-Коорен ее сейчас разоблачит и это помешает ей выполнить задуманное и спасти их, очень взволновала ее.

В комнате была полутьма. Горел небольшой ночник. Бекки лежала, по-прежнему закрыв глаза рукой. Вряд ли возбужденному, занятому делами Ван-Коорену может прийти мысль, что перед ним не Анна, а кто-то другой.

— Кто тебе сказал об Эмери Скотте? — спросил Ван-Коорен по-голландски, потрясая бумагами, зажатыми в левой руке.

Он так был потрясен сообщением, что даже не справился о здоровье дочери. Бекки поняла слово «кто» и «Эмери Скотт». Тяжело дыша, Ван-Коорен сел в кресло.

— Мне сказал Ян Твайт, — шепотом ответила она по-английски, и дальнейшая беседа велась по-английски.

— Ян Твайт! — воскликнул Ван-Коорен. — Но почему же этот неблагодарный негодяй лично не сообщил мне все, что ему известно по этому вопросу?

— Он боялся, что ты ему все равно не поверишь.

— И он прав. Эмери Скотта мы знаем еще с тех пор, когда он был здесь простым миссионером. Его положение директора банка — результат моего влияния и помощи. Это преданный мне человек. Все же я сейчас вызову Яна Твайта и вытрясу из него все, что он знает! Ах, негодяй!

— Только, пожалуйста, не у меня в комнате, — слабым голосом попросила Бекки-Анна.

Ван-Коорен устремил странный, невидящий взгляд на Бекки-Анну и произнес обличительную речь, сопровождавшуюся гневными жестами трибуна, как будто его могла слышать большая аудитория. Он проклинал грязных, бесчестных дельцов, нарушающих подписанные ими соглашения и тем самым ввергающих мир экономической гармонии в бездну анархии мирового кризиса. Бекки довольно смутно понимала его речь, изобиловавшую такими понятиями, как «патентные соглашения», «скользящие цены», «безотзывные кредиты», «видимые и невидимые запасы», протесты против «плазмахина» и «бутадена», «защита копченого листа», и проклятия всем синтетическим табакам и чаю.

Если бы Бекки знала лучше Ван-Коорена, финансиста, игрока и авантюриста, всегда, при любой жаре и финансовых бурях, сохранявшего важный и независимый вид джентльмена в белом воротничке; если бы она знала Ван-Коорена — отца, обожавшего свою единственную дочь и потакавшего всем ее капризам, — она была бы поражена всем этим совершенно необычным разговором.

Но Бекки не знала Ван-Коорена, к тому же плохо разбиралась в формах экономической войны и сражений. Потому деловой разговор отца с дочерью после разлуки она приняла как должное. Она даже обрадовалась такому «отвлечению» Ван-Коорена. Оно давало ей шанс остаться хоть на время неразоблаченной. А это так было необходимо для спасения четырех летчиков!

— Смотри! — Ван-Коорен тыкал указательным пальцем правой руки в бумагу, зажатую в левой руке. — Каучук! — громко воскликнул Ван-Коорен. — На лондонской бирже полкилограмма идет вместо двух шиллингов только за три с половиной пенса. В предвоенное время это неслыханное дело! Это рука Пирсона! Та же картина в Амстердаме, Нью-Йорке и Сингапуре. Что это, как не мировая катастрофа, кризис! Или взять чай яванский… На амстердамской бирже вместо 89 гульденов за полкилограмма платят всего 36 гульденов. А сахар? Сахар упал с 400 до 110! Акции… Нет, ты смотри… наши акции упали с 220 до 45.

— Может быть, все-таки договориться? — тихо спросила Бекки, вспомнив разговор с Яном Твайтом.

— Я так не сдамся! — с видом одержимого навязчивой идеей заявил Ван-Коорен. — Я дал решительную телеграмму «Юниливерс» в Лондон. Пусть обуздают биржу! Я дал телеграмму министру колоний: контрибуцию с малайцев, как она ни огромна, можно увеличить, и это нам поможет. Я отдал распоряжение сократить плату рабочим на заводах. Мы мобилизуем все ресурсы. Люди Пирсона скупают наши акции. Я благодарю бога, что одним из главных держателей акций является «Банк святого духа» и Эмери Скотт не подведет нас — он не перепродаст наших акций молодчикам из «Юнайтед Фрут», а ты говоришь…

— Нельзя верить Эмери Скотту. Может, лучше договориться, — снова тихо сказала Бекки, боясь, что громкий голос может выдать ее.