Было ясно, что кто-то продавал множество консервных акций по пониженной цене, то есть играл на понижение. Чтобы удержать их в цене, надо было скупать акции. А откуда взять на это деньги? Опять под залог земли? Что же делать? Продавать акции или скупать? Если акции обесценятся, кооператив потерпит крах.
Гильбур позвонил в Бюро промышленной информации. Там его успокоили. Понижение акций, по мнению бюро, было временным явлением. Это было похоже на истину. Гильбур подошел к столу, сплошь заваленному грудами писем, газет и журналов, и вздохнул. Писем было очень много. Он только сейчас понял, что переписывается почти с целым миром.
Не сходя с места, Гильбур зацепил кресло ногой, притянул его к столу, сел и взял первое попавшееся письмо. Это было письмо от миссионера Скотта из Индонезии. Он уже писал однажды.
В первом письме мистер Эмери Скотт писал с острова Суматра, что ему удалось заинтересовать идеей организации кооперативных обществ, ярым поклонником которой он является, минангкабарское племя на западном берегу Суматры. «А так как, — писал тогда Скотт, — две трети всех посевов на островах Ява, Суматра, Борнео, Целебес и др. принадлежат в качестве концессий двум организациям: тресту „Ордернемерсбонд“ и синдикату „Сенкер“, которые устанавливают цены и хотят захватить земли минангкабарских крестьян, то последние желают объединиться в кооперативы по вашему примеру. Не можете ли вы нам в этом деле помочь советом?»
Гильбур тогда же написал, как и что сделать. В этом, втором письме Скотт благодарил его за советы, писал, что кооператив фермеров организован, и просил Гильбура взять на себя продажу десяти тысяч тонн кооперативного риса и пяти тысяч тонн сахара и тем освободить молодой кооператив от тирании синдиката «Сенкер».
Гильбур задумался. Крестьянам на Яве и Суматре он мог бы помочь, продавая их рис и сахар без посредников. Это не филантропия, а реальное дело, не слишком выгодное, но и не убыточное. Очевидно, роль агросиндикатов и «пароходного общества» в Индонезии та же, что и синдиката агропромышленников Луи Дрэйка в Западном полушарии. Они захватили в свои руки продукты питания и хотят быть хозяевами всего сельскохозяйственного производства. Недаром народ ненавидит монополистов.
Гильбур позвонил своему маклеру по продаже и распорядился продать десять тысяч тонн риса и пять тысяч тонн тростникового сахара, принадлежавшего индонезийским крестьянам.
Гильбур бегло просматривал остальные письма.
Объединения мелких фермеров в Южной Америке выставили политическое требование: запретить иностранцам приобретать земли. Мелкие фермеры хотели защитить себя от разорения крупными землевладельцами, которые входили в Синдикат пищевой индустрии и сбыта. Письмо заканчивалось просьбой помочь купить большую партию оружия для самозащиты.
Гильбура рассердила наивность людей, отправивших такое письмо по почте. Стоило письму попасть в газеты, и его обвинили бы в организации революции в Южной Америке.
Письмо от филиппинских помещиков предлагало создать объединение помещиков во всемирном масштабе. «Нам, — писали они, — угрожает разорением политика Луи Дрэйка, с которым вы боретесь, и следствием этой политики явится крестьянская революция. Еще до второй мировой войны, чтобы не пропустить наш сахар в Америку, Мак-Манти добился „экономической самостоятельности Филиппин“, чтобы установить для нашего сахара высокие пошлины, а тем самым создать таможенный барьер. Если не хотите социальных потрясений — помогите!»
Письмо от группы крестьян из Индонезии предлагало объединить всех крестьян в мировом масштабе. По-видимому, они считали фермера Гильбура тоже крестьянином. Вильям Гильбур долго держал это письмо в руке. Нет, у него не было никакого желания ввязываться ни в большую, ни в малую политику. Экономика — его область, но отнюдь не политика, да еще в мировом масштабе.
Вильям Гильбур понимал, что шумиха, которую газеты создали вокруг него за его стремление обойтись без посредства банков при переходе продуктов из рук фермеров в руки потребителей, всколыхнула различные слои во многих странах. Хорошо, что его не обвиняют в стремлении создать колхозы. Он решительно за частную собственность на землю.
Гильбур перекладывал письма не читая, а затем пошел к двери. Телефонный звонок вернул его. Взяв трубку, он услышал знакомый баритон Луи Дрэйка, звонившего ему последнее время почти каждый день.
— Не звоните больше! — заявил Гильбур. — Наше кооперативное объединение не войдет в систему вашего синдиката!
— Я подожду, пока вы сами позвоните, когда узнаете о своей беде. Гуд бай!
— Это угроза? — спросил Гильбур.
Никто не ответил. По-видимому, Дрэйк повесил трубку.
Гильбур направился в столовую, стараясь угадать, о какой беде говорил Дрэйк. Горячий завтрак уже ждал его. Гильбур любил хорошо и вкусно поесть, но беспокойство заставило его повернуть обратно в кабинет, к телеграфному аппарату. Вместо 133 курс акций «Консервного треста» упал до 115. Акции быстро обесценивались.