Черный снег

Кравец с шумом выдохнул и поставил стакан на стол перед собой. Упёрся обоими руками о крышку стола, как будто бы собираясь встать, напрягся и чётко, разделяя слова сказал, как припечатал:

– Ни на какие сделки с новой властью я не пойду! Это – хунта.

Борис свёл зрачки к переносице:

– Хосподи, словей-то каких нахватался! По радио, что ли? Аль, по ящику? "Сделки", "хунта"! А себя ты что, вообразил Сальвадором Альенде? Решил погибнуть за идеалы демократии?

– Какая еще – "Омальенда"? – недоумённо вскинул брови Кравец.

– Культура и эрудиция – на уровне! – саркастически сказал Борис, Сальвадор Альенде – президент Чилийской республики, социалист. Был убит во время переворота 73-его года, произведённого чилийской армией во главе с генералом Пином, именуемым потом Пиночетом. Последними его словами было: "Да здравствует Республика!" Помер, согласно легенде, обвязавшись государственным флагом.

У "Отваги" невольно загорелись глаза. Борис с досадой подумал, что зря он так красочно расписал смерть чилийского президента. Нормальный человек сразу бы уловил сарказм, заключённый в этой красочности, но то – нормальный, а "Отвагу" к этой категории причислить сложновато. Он сразу ярко представил себе, что после того, как он, ни о чём не договорившись с Кравцом (а чтобы догадаться о том, что они не договорятся, не надо было быть ни Нострадамусом, ни просто экстрасенсом), уйдёт, этот "гений" сразу же прикажет снять знамя с крыши, или достать другое из запасника, чтобы иметь его под рукой, когда "спецы" начнут штурмовать его твердыню. Но он всё же предпринял ещё одну попытку переубедить этого упрямца:

– Так что? Решил погибнуть "смертью храбрых"? За демократию?

– А что? – азартно сказал "Отвага", – Она того, по твоему, не стоит?

Борис, как наяву, представил себе картины, проносящиеся в данный момент в Кравцовском воспалённом воображении. Вот он, Кравец, прикрывает грудью амбразуру дзота… Нет, кидается, обвязанный гранатами, под танк с "проклятыми фрицами"… Не. Ещё круче! Картина – "Свобода на баррикадах". Вместо грудастой бабы – "Капитан Отвага" со знаменем, вокруг поднимаются на "последний и решительный" его "рейнджеры" с размалёванными рожами… Борис отогнал от себя эти видения, как гонят дурной сон или чертей при приступе белой горячки:

– То дерьмо, которое у нас называют демократией – не стоит. Оно вообще ничего не стоит по сравнению с ценой человеческой жизни. Нормальная демократия стоит. Может быть, стоит. Её никто ещё по настоящему и не видел. И не только у нас, но и на западе тоже. А о людях своих ты подумал? Ты – ладно! Дурака могила исправит. А они?

Кравец набычился:

– Они – как я!

– Правильно, как ты! Так вот и думай своей башкой в первую очередь о них. А не за них, что ты сейчас делаешь. Они ж за тобой, как овцы, а ты этим пользуешься. Я почти уверен, что эти дети сейчас в полной уверенности, что это цирк, который уедет, а они, как те клоуны, останутся. С орденами и медалями за верность "законно избранному". Ах, какие ж мы герои!.. Да как мы смело и решительно… Да не взирая!..

– А что, разве не так? – наморщил лоб "Отвага", – Раньше всегда так заканчивалось…

Тут Борис взорвался. Боже, что за идиот! Всё бы ему в войнушку, прям дитё малое! Кретин хренов! Он заорал так, что зазвенели стёкла в кабинете:

– Дебил! Очнись, ты %#ешь! Ты хоть список нового кабинета видал?!

– Нее… – помотал головой Кравец.

– Это САМЫЙ НАСТОЯЩИЙ ПЕРЕВОРОТ!!! Это – не цирк! И им нужна показательная кровь, @#$ядь, чтоб другим было неповадно! А ты, кретин, вместе со своими такими же кретинами, подставился! Дал им повод, мать твою @#!

Тут Борис невольно осёкся. Сам того не ожидая, он в своих словах Кравцу оформил в словесную форму догадку, до тех пор неосознанно мелькавшую у него в голове с того самого момента, когда Воротилов приказал ему участвовать в этой вылазке. Неожиданно для самого себя он понял, что Кравец со своими архаровцами обречён. Обречён с самого начала. Никто и не собирался по настоящему вести с ним переговоры. "Отвага" идеально подходил для задуманного: упрям, как осёл, ты, Боренька, ужо с ним поговори, обломись, естественно и мы спокойно умоем руки. Сделали всё, что могли. Он сам виноват.

Борис рухнул обратно, на диван, с которого вскочил, когда начал орать на "Отвагу" и обхватил руками голову. Вопрос теперь был только в том, когда начнётся штурм. Дождутся, когда он выйдет? Тут до него дошла ещё одна вещь, о которой он мог бы догадаться сразу, не заходя на территорию отряда: никто не будет дожидаться его выхода, майор "спецов" не просто так послал с ним двух своих лбов…

…Всё произошло буквально в считанные минуты. Из коридора послышался лёгкий шум и хлопки выстрелов, сильно сглаженные ПБСами, то есть глушителями. Кравец, даром что тугодум, сразу всё понял, бросил на Бориса взгляд, полный нескрываемой ненависти, и схватился за кобуру…

Он не успел даже наполовину вытащить ствол из кобуры. Дерьмантиновая дверь с треском распахнулась и на пороге возник майор-"спец"…