На ней «Бог Отец» наклонился над черной бездной. Что он там делает циркулем? Создает порядок? Нет. Ограничивает его. Очерчивает круг законов. Обозначает пределы воображения. Впрочем, и сам «Ветхий Днями» ограничен: вписан в солнечный диск. За его окружностью — лишь развеваемые ветром седые волосы и борода. Таков намек на возможность вырваться в мир духа и освобожденного воображения. Только в нем и можно обрести счастье. Так казалось Блейку.
Пятилетний мальчик стоял рядом с искореженным автобусом. Только что произошла автокатастрофа. На обочине умирал старый вождь индейцев пуэбло. Он не стонал. Он пристально смотрел в глаза малышу. Чуть пошевелился. Джиму показалось, что два или три духа, вышедшие из мертвых, устремились прямо в него.
Таково начало легенды. Мифа о том, как человек открыл двери, вышел из буржуазной обыденности, прошел анфиладой смертных грехов и вошел... в смерть. Продолжение будет потом.
Рационализм Запада— словно ржавчина. Покрыл грязным слоем все движения души человеческой. Она заскорузла в самодовольной неподвижности. Скучный рационализм явно провоцировал человеческое воображение. Каким бунтом оно могло ответить в пуританской, чинной и внешне богобоязненной Англии? Весь ее деспотизм, все ее человеконенавистничество Уильям Блейк соотнес с Самим Богом. И, напротив, зло — энергию, воображение, ад — считал созидательными. Присущее этой силе Желание имеет явное превосходство перед Разумом.
В тридцать три года он написал «Бракосочетание Неба и Ада».
«Как слыхал я в Аду, древнее пророчество, что по прошествии шести тысяч лет мир сей пожрется огнем, истинно. Ибо Ангелу с мечом огненным уже велено оставить стражу у древа жизни; и как свершится сие, пожрется все творение и явится бесконечным и священным, как ныне развращено оно и конечно. Придет же сие чрез очищение чувственных наслаждений. Но сперва нужно избавиться от самой мысли, что есть человеку тело отдельно от души его; и сие сделаю я сам, печатая сатанинским способом с помощью кислот, кои в Аду целебны и благотворны, растворяя внешние покровы, обнажая потаенное бесконечное. Если б расчищены были двери восприятия, всякое предстало бы человеку, как оно есть — бесконечным».
В Аду кислоты целебны и благотворны? Двери познания открыты? Для вождей «кислотной культуры», считавших, что ЛСД очищает ржавчину души, слова Блейка звучали пророчеством. Говорили ведь они сами, что наркотик, убивая человека, разрушает все фальшивое в его душе. Психоделический — значит «проясняющий душу».
В 1953 году, продолжая традицию Блейка, Олдос Хаксли написал книгу «Двери восприятия» («Doors of perception»). Она стала одной из настольных книг наркоманов. Они тоже считали, что протестуют против Рацио. И даже — что ищут Бога. Или богов? Хаксли объяснил им: «Наркотики, открывающие для человека множественность миров, неизменно приведут к политеистическому взгляду на вселенную».
Хаксли... Кроме Олдоса Хаксли как будто был и другой Хаксли. И точно: сподвижник и пропагандист Дарвина! В русских переводах, правда, его часто называют Томасом Гекели, но это не должно вносить путаницу. У Олдоса был знаменитый дедушка. Запомним этот факт.
Отметим и то, что ученый, по сути, воспринимал мир как хаос: «Не знаю более удручающей науки, чем эволюция человека. Человек является с отчетливыми признаками своего мерзкого происхождения. Это скотина, только более умная, чем другие скоты. Слепой раб своих страстей, жертва бесчисленных заблуждений, превращающих его духовную жизнь в кошмар, он проводит жизнь в бесцельном труде и борьбе».
Итак, наука обнаружила скотину Как пасти ее? Над ответом задумаются многие.
Когда-то хаос превратился из бесформенного шара в бога. Он стал блюстителем мира, вращающим его ось. Так считал Овидий. По Овидию, творческим началом, преобразующим хаос в космический порядок, является «мастер вещей». У философа это уже не миф, это — космогонический образ. Над богами, населяющими мифы и культы, Овидий откровенно смеялся. В 9 году по Р.Х. император Август выслал вольнодумца на берега Черного моря.
Спустя восемнадцать веков русский император Александр I отправил примерно в те же края молодого, но уже известного поэта. В Кишиневе он вступил в ложу «Овидий». «Революционер» древности, по сути, ниспровергавший богов, всегда был знаковой фигурой для масонов.
Известно, что Пушкин долго стоял над могилой Овидия. Сравнивал две судьбы? О чем он думал, мы не знаем. Возможно, тогда родилась его первая строфа: