Черный сок

— Анне, конечно, хозяйка в доме. Она колет дрова, жнет пшеницу, готовит пищу и пасет скот. Мы понятия не имеем, как у нее на все хватает рук, однако в доме всегда порядок, и Анне, хлопоча, постоянно напевает.

Дот видел женщин, работающих в огороде. Он видел руки матери — сильные, красивые, не знающие ни минуты отдыха.

— Роббре, наоборот, типичный мужчина, — продолжал Бард. — Носит удобные одежды и все время сидит в чайном шатре, беседуя с Бардом о мудрости. Ему немного надо для счастья. И это правильно. Голос его подобен сердцебиению: низкий, еле слышный, но никогда не смолкающий.

Бард отвел задумчивый взгляд от Дома для Троих и улыбнулся Доту.

— А Вилджастрамаратан? — вежливо спросил Дот.

Бард закатил глаза и горько рассмеялся.

— Вилджастрамаратан? О, это загадочное дитя! То ли мальчик, то ли девочка. А может, и то, и другое. Неусидчивый, писклявый, как комар, и такой же назойливый. Вилджастрамаратан постоянно донимает родителей, зовет их танцевать. Они, конечно, не обращают внимания, занимаются своим делом. Вилджастрамаратан плетет вокруг них паутину песен, все быстрее и быстрее, заканчивая каждый куплет визгливым смехом. А в промежутках слышны спокойные голоса Анне и Роббре.

Дот не раз слышал, как поют Трое — бессонными ночами, когда он лежал дома под дымоходом, и ветер доносил до него обрывки музыки. Но по-настоящему познакомиться им предстояло лишь по достижении среднелетия, когда перед ним распахнется полог чайного шатра. Пока же он слушал их урывками: Анне напевала, Роббре бормотал, а Вилджастрамаратан бешено вертелся у них под ногами.

Дом для Троих был темным и хрупким, как обнаженные ветром мертвецы, чья плоть при касании обращается в прах и облетает с коричневых костей.

— Трое выходят из дома лишь осенью и весной, — говорил Бард, — когда воздух влажен. Влажность им по душе. А сухая жара и холод их пугают. Зимой и летом они сидят взаперти и отказываются петь и танцевать.

— Ну и правильно, — отвечал Дот. — А то еще развалят собственный дом.

— Только чуткие, осторожные руки Барда Джо умеют выманить их наружу. — Зрачки Барда были двумя источниками спокойствия, средоточием мудрости мира. — Только Бард знает в Доме все закоулки и укромные места, где Трое любят прятаться. Только у Барда есть ключи.

Седая, коротко остриженная борода Барда Джо подчеркивала волевой подбородок. Его длинные пальцы, выхоленные дежурной женой, осторожно тронули два торчащих из ящика желтых зуба — сначала один, потом второй.

Дот не помнил своего отца. Он знал, что отца звали Морри и что он был смуглее и выше всех, кого Доту довелось видеть. Когда Морри погиб, мать Дота Бонне дала обет безбрачия, и поэтому Бард не получил от нее детей, кроме тех двоих, что она привела с собой: Дота и его сестры Ардент. Никто толком не знал, почему люди Барда приняли Бонне. Видимо, их устраивало ее трудолюбие. Бонне работала не покладая рук: днем пасла скот и копалась в огороде, а ночью сучила пряжу и ткала.

— Все вокруг только и говорят, как впервые встретили Барда, — пожаловался Дот матери.

Какое-то время мать продолжала молоть зерно, потом выпрямилась и бросила на сына острый взгляд.

— Хочешь, чтобы и я рассказала?

— Ну… ребята спрашивают.

Бонне снова принялась молоть.

— А что тут рассказывать? Мы сюда пришли, после того как погиб Морри. Но не вместе со всеми, а чуть погодя. Нужно было время, чтобы жизнь подготовила меня к порядкам в семье Барда.

— А дальше? — Дот ждал продолжения.

— Все. Дальше ничего. — Она опять уколола его взглядом.

— Другие ребята больше рассказывают. Например, что случилось, когда их мамы впервые его увидели.

Глаза матери улыбнулись.

— Да? А кому из этих ребят Бард — родной отец?

— Ну, не всем…

— Понимаешь, для них это истории о большой любви. А для меня — просто сделка. Как между продавцом и покупателем. Никакого сердца, чистый расчет. Единственный способ сохранить жизнь тебе и Ардент.

— Ты… заплатила ему? — спросил Дот, борясь со стыдом. В кругу Барда было не принято говорить о деньгах.

— Отдала все до копейки. И свои сбережения, и то, что осталось от Морри. И от дяди Темба, погибшего в той же заварушке.

— Это было много? — прошептал Дот, чувствуя тошноту.

Бонне изогнула бровь и вернулась к своему занятию.

— Да, наверное, — сказала она равнодушно.

Дот чувствовал: мать надеется, что он оставит эту тему. Поэтому терпеливо ждал, когда она снова поднимет глаза.

— Как тебе объяснить, малыш… На одной чаше весов были отцовские деньги, на которые его бывшие… компаньоны постоянно выдвигали претензии. А на другой — безопасность, чужбина и двое детей, у которых есть шанс на спокойное детство. Ты знаешь, что я тебя маленького почти не видела? Со всеми этими няньками…

Дот покачал головой. Сколько он себя помнил, мать всегда была рядом. И руки ее всегда что-то делали.

— Мой отец был купцом, верно? У него ты и научилась заключать сделки?

— Вся моя семья — негоцианты и купцы. От нас, как говорит Бард, все беды в мире. — Она улыбнулась. — Мы питаем зло деньгами.

— Но ты же отринула это! — Дот незаметно для себя тоже перешел на терминологию Барда.